Любовник смерти - Борис Акунин

— Ёшка на махаловку негож, в нём силынет, зато из левольверта содит без промаху. В цирке раньше работал, свечкипулями гасил. Если Ёшку взяли, значит, пальба будет. А наши-то пустые, безжелеза придут. И не упредишь никак…

От этого известия у Сеньки зубы застучали.

— Чё делать-то?

Килька тоже весь белый стал.

— Кляп его знает…

Так и сидели, тряслись. Время тянулосьмедленно, будто навовсе остановилось.

Внизу тихо было. Только раз спичка чиркнула,дымком табачным потянуло, и сразу шикнул кто-то: “Ты чё, Дубина, урод, запалитьнас хочешь? Пристрелю!”

И опять тишина.

Потом, когда до семи часов уже совсем малооставалось, щёлкнуло железным.

Килька пальцами показал: курок взвели.

Ай, худо!

Две пролётки подкатили к плешке одновременно,с двух разных сторон.

В одной, шикарной, красного лака, на козлахсидел Очко — в шляпе, песочной тройке, с тросточкой. Князь с папироской — накожаном сидале, развалясь. И тоже щёголем: лазоревая рубаха, алый поясок.

Во второй коляске, попроще первой, но тожесправной, на козлах сидела баба. Ручищи — будто окорока, башка туго замотанацветастым платком, из-под которого выпирали толстые красные щеки. Спереди, подкофтой, будто две тыквы засунуты — никогда Сенька такого грудяного богатства невидал. Упырь тоже, как Князь, сзади был. Мужичонка так себе: жилистый,лысоватый, глаз узкий, змеиный, волоса жирные, сосульками. По виду не орёл,куда ему до Князя.

Сошлись посреди плешки, ручкаться не стали.Князь с Упырём покурили, друг на дружку поглядывая. Очко и бабища чуть назадистояли — надо думать, порядок такой.

— Шумнем? А, Сень? — спросил Килькашёпотом.

— А если Упырь своих в сарай так посадил,на всякий случай? В опасении, что Князь забеспардонит? Тогда нас с тобой вножи?

Очень уж Сеньке страшно показалось — шуметь. Акак начнёт Ёшка этот сажать пулями через потолок?

Килька шепчет:

— Кто его знает… Ладно, поглядим.

Те, на полянке, докурили, папиросы побросали.

Первым Князь заговорил.

— Почему не с валетом пришёл?

— У Ёшки хворь зубная, всю щеку разнесло.Да и на кой мне валет? Я тебя, Князь, не боюсь. Это ты меня пужаешься, Очкаприхватил. А я вот с Манькой. Хватит с тебя и бабы.

Манька зареготала густым басом — смешно ейпоказалось.

Князь и Очко переглянулись. Сенька видел, какОчко пальцами по тросточке забарабанил. Может, догадались, что дело нечисто?

Нет, не догадались.

— С бабой так с бабой, дело твоё. —Князь подбоченился. — Тебе только бабами и верховодить. Стану тузом,дозволю тебе мамзельками на Хитровке заправлять, так и быть. В самый раз потебе промысел будет.

Обидеть хотел, однако Упырь не вскинулся,только заулыбался, захрустел длинными пальцами:

— Ты, Князь, конечно, налётчик видный, наросте, но молодой ещё. Куда тебе в тузы? Своей колодой обзавёлся без годунеделя. Да и рисковый больно. Вон вся псарня тебя ищет, а у меня тишь да гладь.Отступись добром.

Слова вроде мирные, а голос глумной — видно,что нарочно придуривается, хочет, чтоб Князь первым сорвался.

Князь ему:

— Я орлом летаю, а ты шакалишь, падальжрёшь! Хорош балаку гонять! Нам двоим на Москве тесно! Или под меня ложись,или… — И пальцем себе по горлу — чирк.

Упырь облизнул губы, голову набок склонил инеторопливо так, даже ласково:

— Что “или”, Князёк? Или под тебяложиться, или смерть? А ежели она, Смерть твоя, уже сама под меня легла? Девкаона ладная, рассыпчатая. Мягко на ней, пружинисто, как на утячей перине…

Манька снова заржала, а Князь весь багровыйстал — понял, о ком речь. Добился-таки своего хитрый Упырь, взбеленил врага.

Князь голову набычил, по-волчьи зарычал — и наоскорбителя.

Но у тех двоих, видно, меж собой уговор был.Упырь влево скакнул, баба вправо — и как свистнет в два пальца.

Внизу зашуршало сено, грохнула дверь, и изсарая вылетел Ёшка, пока что один. В руке держал дрыну — чёрную, с длиннымдулом.

— А ну стоять! — орёт. — Сюдасмотреть! Вы меня, ёшкин корень, знаете, я промаху не даю.

Князь на месте застыл.

— Ах, ты, Упырь, так? —говорит. — По-беспардонному?

— Так, Князюшка, так. Я же умный, умнымзаконы не писаны. А ну-ка лягайте оба наземь. Лягайте, не то Ёшка вас стрелит.

Князь зубы оскалил — вроде смешно ему.

— Не умный ты, Упырь, а дурак. Куда тыпротив Обчества? Кердец тебе теперь. Мне и делать ничего не надо, всё за меня“деды” сделают. Ляжем, Очко, отдохнём. Упырь сам себя приговорил.

И улёгся на спину. Ногу на ногу закинул,папироску достал.

Очко посмотрел на него, носком штиблета поземле поводил — знать, костюма жалко стало — и тоже на бок лёг, голову подпёр.Тросточку положил рядом.

— Ну, дальше что? — спрашивает. ИЁшке. — Стреляй, мой маленький зуав. Знаешь, что наши традиционалисты сбеспардонщиками делают? За эту шалость тебя под землёй отыщут, и обратно подземлю загонят.

Чудной какой-то стык выходил. Двое лежат,улыбаются, трое стоят, смотрят на них.

Килька шепнул:

— Не насмелятся палить. За это живьём вземлю, такой закон.

Тут Упырёва маруха снова свистнула. Из сараявыскочили остальные двое и как прыгнут сверху на лежащих: Дубина тушей своей наКнязя навалился, Клюв Очка рожей вниз развернул и руки заломил, ловко.

— Ну вот, Князёк, — засмеялсяУпырь. — Сейчас тебе Дубина кулачиной мозгу вышибет. А Клюв валету твоемуребра продавит. И никто про пушку знать не узнает. Так-то. Обчеству скажем, чтомы вас поломали. Не сдюжили вы против Упыря и евоной бабы. А ну, братва, крушиих!

— А-а-а! — раздалось вдруг возлесамого Сенькиного уха.

Килька пихнулся локтем, на коленки привстал ис воплем сиганул прямо Ёшке на плечи. Удержать не удержался, наземь слетел, иЁшка его смаху рукояткой в висок припечатал, но и этой малой минутки, когдаДубина с Клювом на шум морды поворотили, было довольно, чтоб Князь и Очковрагов скинули и на ноги повскакивали.

— Я шмаляю, Упырь! — крикнулЁшка. — Не вышло по-твоему! После пули повыковыриваем! Авось сойдёт!