Разрушитель - Алескандер Зайцев

— Пфффф. — Гремлин подавился своим ехидным свистом, вид его стал настолько несчастным, что захотелось расплакаться.

— Так что садись рядышком, — похлопал по свободному от хлама месту около себя, — и не пытайся меня разжалобить своим видом. Вы эту бучу начали, значит, завершать ее мне. А будешь сильно возмущаться, расскажу о вашей реакции на пирамидки Джарту. Представляешь последствия?

Посмотрев в огромные глаза лопоухого, понял, представляет, причем в красках и очень отчетливо.

Через два часа я держался только на уязвленном самолюбии. У меня не получалось не то что связать узелок по-гремлиновски, но и просто понять, как они это делают. В начале все движения и сплетения понятны, а потом РАЗ и без всякого перехода — ничего не разобрать! Только что все вроде бы было логично, а потом как канал на ТВ переключили, весь узелок одним движением превращается в конструкцию для моего сознания неприемлемую. Волшебство какое-то, хотя точно могу сказать, что никакой магией мой невольный учитель не пользовался. Очень хотелось схватить гремлина, вскрыть ему черепушку и посмотреть, как устроены мозги, позволяющие создавать такие плетения.

Стоп, стоп, стоп! А зачем так грубо? Хватать, вскрывать…

— Такой метод обучения, как видишь, ни к чему не приводит, а я упертый, хоть год так сидеть будем. Уловил? — Вожак обреченно кивнул. — Есть предложение. Я создаю астральную проекцию и смотрю на мир твоими глазами, а ты продолжаешь плести узлы. — Гремлин зашипел, шерстка по всему телу вздыбилась. Стало понятно, в свои мозги он никого не пустит и никакими пирамидами его не запугать, разве что Великой Пирамидой Порядка во плоти, но где ж я ее возьму? Примирительно разведя руки, продолжил: — В голову тебе забираться никто не будет! Я просто буду смотреть твоими глазами, это не опасно, слово эрма.

Видимо, вожак знал, чего стоит данное слово, и дал мне разрешение на эксперимент. Правда сперва вытребовал мое согласие отпустить его и больше не приставать, если не получится и в этот раз. Плетение астрала, позволяющее смотреть чужими глазами, когда-то давно разработал Ларт, подглядев что-то в шаманских обрядах гоблинов. Помимо самого заклинания требовалось еще и согласие второго участника, но оно уже было получено, и трудностей не возникло. Приняв позу лотоса, прикрыл глаза и активировал астральное плетение.

Смотреть чужими глазами, даже если это представитель твоей расы, непривычно. Немного отличается световосприятие, угол обзора и прочие мелочи, к тому же происходит небольшой психошок. Тому, кто привык к телевидению, это не страшно, мы привыкли воспринимать мир и через объектив телекамер.

Но вот смотреть на окружающее глазами гремлина это иное. И дело было даже не в цветовосприятии или, расширенном по сравнению с человеком спектре. Мир стал другим, само ощущение окружающего изменилось. Правильная форма Арены и всего Колизея вызывали отторжение, в этом месте было неприятно находиться, а вот разбросанный кругом мусор был КРАСИВ! Его вид умиротворял и привносил в душу покой, хотелось петь и радоваться.

Мохнатые ручонки гремлина пришли в движение. Ремешок начал свое превращение. Я наблюдал, затаив дыхание. Не видя моей реакции, темношерстый раза три-четыре связывал и распускал узлы. Наконец, выдохнув, разорвал соединяющую нас астральную нить. Все гениальное просто, и я только что получил полное тому подтверждение. Бесполезно было пытаться понять гремлиновское искусство, смотря на мир так, как привык, но стоило посмотреть на окружающее иначе и… Отобранный у лопоухого ремень легко связался в необходимую конструкцию, нелогичную, но действенную. Одно поддергивающее движение ничем не примечательной части узелка, и… «гордиев» узел распадается сам.

— Спасибо! — Поднявшись, я церемонно поклонился гремлину, как кланяется ученик учителю. Это была правда, вожак научил меня большему, нежели плетение узлов. Облегченно вздохнув, лопоухий махнул лапкой и убежал в сторону своей стаи.

Еще некоторое время я тренировался, меняя восприятие мира с обычного на «взгляд хаоса», как про себя я назвал подобное зрение. Держать одновременно обычный взгляд и вновь приобретенный было тяжело, голова начала болеть, а тело плохо слушаться. Что ж, значит, будем пользоваться умением гремлинов в случае необходимости, а не постоянно, только и всего.

Меня ждала Арена. Как-никак, а именно за этим я сюда и пришел. Надо было немного успокоить совесть, попытавшись вернуть сломанное Ларту. Но попытка ступить на песок Арены оказалась неудачной. Что-то не пускало меня! Сколько веков сюда хожу, а такое впервые! Сделав несколько попыток, понял, Арена не против впустить меня, она против чего-то иного. После непродолжительных экспериментов, я стоял на чистом песочке боевого поля. Но для этого мне пришлось оставить на лавках «Мерцающего», дискоида и все прочее вооружение. Странно…

Открылись ворота, выпуская моего противника. Я чуть не подавился от такого зрелища. Тяжелый пехотинец Хиорта, закованная в броню консервная банка с коротким мечом и строевым щитом. Боевая единица, не предназначенная для сражения один на один, его стихия — плотный строй. Похоже, Арена ошиблась, выставив мне настолько слабого соперника. На песке под моими ногами появился гладий и двереподобный щит.

Проигнорировав предложенное оружие, я легкой трусцой побежал навстречу пехотинцу. Солдат, видя мое приближение, остановился, уперев щит в землю, и целиком спрятался за ним, торчала только верхушка шлема. Обычная тактика — принять первый удар на щит и тут же ударить гладием в ответ. Только вот никто ему подобной возможности не предоставит. Резкий удар ногой в верхнюю часть щита, солдат не успевает отреагировать, и бронированная кромка его защиты, похожая на сейфовую дверь, вминает переносицу внутрь черепа. Труп, еще не осев полностью на песок, уже растворяется в матовой дымке, оставив на арене только гладий. С раздражением выкидываю его в общую свалку амфитеатра, не понимая, что происходит.

Второй противник лишь усиливает мое недоумение. Пират Острова Свободы: легкая кожаная броня и тяжелая абордажная сабля. Пф-ф-ф, настолько слабых оппонентов Арена не выставляла против меня уже без малого четыре века. Подобрав появившуюся саблю, без сантиментов метнул ее в приближающегося охотника открытых морей. Судя по попытке заблокировать летящее оружие, пират был достаточно опытным и мог бы отбить саблю, пущенную человеческой рукой, но я-то давно не человек. О чем и свидетельствовала тающая фигурка, судорожно сжимающая лезвие, торчащее из живота.

Как в калейдоскопе сменяются рейнджер Рааста, страж Островов, спецназовец Северной империи, благородный идальго юга, рыцарь-барон. На каждого я трачу не более десяти секунд. Горка трофейного вооружения постепенно растет.

Следующий враг вызывает у меня плотоядную усмешку. Дварф из клана Великих Пустошей сжимает в руках предмет моих семидесятилетних поисков. Ослепительную, великолепную в своем совершенстве, полуторную секиру из легендарной синей стали. Арена предлагает такую же мне, и в этот раз отказываться не собираюсь.

Тангар начинает боевой разбег, страшный прием, если ты весишь полтора центнера, закован в лучшие доспехи мира, а сам сильнее любого из людей. Не собираюсь в этот раз отсиживаться на месте и разгоняюсь сам. Мы с грохотом врезаемся друг в друга, сталкиваются не только секиры, но и наши тела, и быть бы мне калекой, но закованные в доспех колени и локти дварфа наносят удар не в податливую плоть, а в хитин брони измененного тела. Противник изумлен, но лишь немного, опытный боец, не позволяющий чувствам управлять собой. Отпрыгиваю, разрывая дистанцию, секира в моих руках превращается в гибрид гидравлического молота и отбойного молотка, удары следуют с силой первого и частотой второго. Гномам не впервой сталкиваться с противниками быстрее себя, вся их боевая техника учитывает природную медлительность расы. Но вот сочетание того, что враг не только быстрее, но и сильнее, боевые искусства дварфов не предусматривают. Через полминуты секира пополняет коллекцию сегодняшних трофеев.