Три котла красноармейца Полухина - Анатолий Сорокин

Молодые колхозницы, как незамужние, так и замужние, стали весьма заманчиво посматривать на привлекательного гармониста. Когда концерт закончился, три или четыре наиболее бойких стали что-то ему нашёптывать на ухо. Илья подозрительно осматривался, нет ли поблизости старшего брата или Саши, но те были очень заняты, и их даже не было видно. Тогда он решил воспользоваться ситуацией, проявив при этом недюжинную и прагматическую смекалку. Ещё на малой родине он был весьма избалован женским вниманием, но для успехов на этом поприще надо было не забывать и о себе любимом. Поэтому даже сейчас Илья по максимуму следил за своей внешностью, благо в упряжке было всё необходимое для личной гигиены. То же, впрочем, можно было сказать и о Саше, а вот Родион уделял этому куда меньше внимания, оттого и выглядел гораздо старше, чем его младший брат. Но многие дни похода не могли не сказаться на облике бойцов: сентябрьская вода холодная, в ней не выкупаешься. Иногда её подогревали в котелке на костре и обливались, но полноценной бани такие водные процедуры отнюдь не заменят. А посему пропахший потом Илья чувствовал себя очень неуютно. Посему он так и решил: кто из женщин больше всех хочет моей любви и ласки — пусть первой мне и поможет и с баней, и со всем остальным!

Такое, с позволения сказать, соревнование выиграла замужняя колхозница Наталья двадцати четырёх лет от роду — бойкая, немножко полноватая, невысокого роста, с круглым лицом простушки, хотя простушкой она по жизни никогда не была. Муж её был обыкновенным пастухом, месяц назад его призвали в армию, с тех пор от него так и не было никаких вестей. Когда из всех парней и мужиков в расцвете сил в деревне остался один агроном, которого она считала ни к чему не способным задохликом, Наталью взяла тоска: ну что за жизнь пошла, к чёрту эту войну! На любовные утехи, причём не с кем-нибудь, а с только достойными на её взгляд мужчинами, женщина была весьма падкой. Пока был муж, никого другого и не требовалось, а вот без него совсем плохо стало. И вдруг такой подарок судьбы, хотя бы до конца дня! Колхозница тут же метнулась топить баню и за вещами мужа. Пока Саша слушал Левитана и прокладывал маршрут по карте, а Родион со старым кузнецом и Никифором выправлял обод колеса передка, из бани доносились такие звуки, ахи, охи и вздохи, что из слышавших их кто смеялся, а кто стыдливо отворачивал взгляд.

Когда упряжка была изготовлена к походу, Саша с Родионом наконец вспомнили про Илью. Селяне быстро указали им на дом Натальи. Когда бойцы подошли к его крыльцу, то их хватил самый настоящий шок, от которого они на мгновение потеряли дар речи. А когда обрели, то красноармеец Полухин пробормотал: «Ничего себе!», а Самойлов-старший обронил: «Люся, лягни меня покрепче!» Его младший брат, сияющий как новый гривенник, сидел в вычищенных гимнастёрке и шароварах, в сверкающих смазкой сапогах и свежей рубахе, с гармонью в руках. Винтовка и чем-то полностью набитый сидор стояли прислонёнными рядом к стене дома, а у забора находилось не менее трёх слушательниц, завистливо глядящих на Наталью, которая хлопотала тут же во дворе по хозяйству. Увидев товарищей, Илья убрал музыкальный инструмент, встал и бодро отрапортовал: «Готов!»

Никифор, подойдя сзади, разразился матерной бранью, а потом уже более-менее цензурно добавил:

— Ну, Наташка, эх ты и бесстыдница! Чего стоишь, грехоблудница?! Баня ещё не простыла, давай остальных туда веди!

В адрес Ильи упрёков не последовало: Никифор в дни своей молодости и сам подобным занимался, а уж на войне-то, да по взаимному согласию, сам бог велел!

Две девушки у забора стали как-то зазывно поглядывать и на Сашу. Однако тот был верен до конца своей Кате и после бани сразу же ушёл по делам к Никифору: надо было готовиться к выступлению в поход и подготовить ещё одну подводу для вывоза предателей в лес. Что же касается Родиона, то своими успехами прыткий младшенький обставил его и здесь. Интереса он у женской половины деревни не вызвал, а в его руку ткнулась морда старого колхозного мерина, которого он часом ранее угостил морковкой и ласково потрепал по загривку. Животное всем своим видом только и выражало: ещё чего-нибудь вкусненького у тебя, друг, не найдётся?

Час спустя вся деревня собралась у школы провожать бойцов. Упряжка с пушкой была до предела загружена съестными припасами и фуражом. К лопатам и топору на передке добавились ещё плотницкая пила, большой моток верёвки, молоток с запасом гвоздей — Саша неплохо подготовился к постройке переправы через ручей. Прощание получилось грустным: все знали, что скоро в деревню придут немцы: налаженный бывшим студентом радиоприёмник успели выслушать, хотя и по одному, уже много людей. Полтора часа назад светившаяся счастьем Наталья рыдала навзрыд: расставание с Ильёй для неё было хуже, чем грядущая оккупация. Вот уж воистину: каждому своё! Вторую подводу, куда как брёвна погрузили связанных предателей, живых и мёртвых, повёл Никифор. Там же расположилась мать изнасилованной старшеклассницы, вызвавшаяся сама свершить правосудие.

Обе упряжки углубились в лес. Никифор сам вывел их к оврагу, куда решили просто свалить трупы: волки, лисы и барсуки их сами в своих животах похоронят! Илью вновь отправили караулить подальше от предстоящей сцены. Впрочем, собственно, и сцены-то никакой не было. Крепко связанные и с кляпами во рту предатели и их аристократ-повелитель были выгружены из подводы на край оврага. Мёртвых гитлеровских прихвостней спихнули туда сразу, а с оставшихся сначала сняли ещё годную обувь. Затем, без всяких слов, колхозница проткнула каждому из них живот навозными вилами. После чего их всех последовательно сбросили вниз. Господин барон испытал страшное потрясение в свои последние минуты: поняв, что ему так и так придётся умереть, он хотел просить этого советского солдата расстрелять его по-благородному, как Мюрата или герцога Энгиенского.

Слушая Сашины разговоры, фон Бергманн понял, что пленивший его молодой человек очень хорошо знает историю, искусство, географию и технику. Для этого у барона было достаточно времени в доме у Аниной мамы и у школы, куда его бесцеремонно притащили и швырнули в подводу по соседству с уже лежавшим там трупом, начинавшим потихоньку приторно попахивать. Согласно аристократической мысли, этот красноармеец наверняка приходился внебрачным сыном какому-то немецкому дворянину, каким-то образом попавшему в лапы большевиков. Ведь унтерменшам всё это недоступно по определению! Вот его белобрысый подчинённый — тот точно русский, может говорить только о лошадях и об упряжи. Но в хорошем хозяйстве и такой бы точно пригодился. Родовитый мерзавец даже вообразить себе не мог, что отец Саши был мастеровым из слесарной артели, а мать — бывшей крестьянкой, работавшей в одной из ленинградских хлебопекарен. И что ненавидимая им советская власть дала возможность сотням тысяч талантливых русских детей из бывших низших слоёв дореволюционного общества реализовать свои возможности.

Фон Бергманн до последнего лелеял надежду, что при разговоре с советским бойцом он сумеет пробудить в нём дух аристократической крови. Но барону никто кляп изо рта так ни разу и не вынул, в результате чего аристократическая мольба о достойном препровождении на тот свет просто осталась невысказанной. А встречи с костлявой в лице простой русской бабы, разворотившей «благородные» потроха измазанными в навозе вилами, он ждал меньше всего. Последним усилием его мозга было: «Я такого не заслужил!»