Письма. Том II. 1855–1865 - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

по другим большей важности причинам, могу ли я в будущем 1858 году отправить из Ситхи в Азию семинаристов, без особенного на то разрешения Св. Синода с тем, чтобы после того уже не возвращать их туда, а поместить, где будет устраиваться новая семинария. И отправить, разумеется, одних только казенных семинаристов и по рождению своему принадлежащих духовному званию. Тех и других будет не более 22 человек и с детьми протоиерея Литвинцева.

2) Если могу их отправить или взять с собою, то куда прикажете мне перевести их. На Амур или в Якутск? (Само собою разумеется, если в первом месте, т. е. на Амуре, будет возможность поместить их, о чем я ныне же постараюсь, ибо я по пути из Аяна в Ситху непременно должен быть и на Амуре). Что же касается до Якутска, то там всегда можно найти для них помещение частью даже в самом училище. Но последнее можно сделать только тогда, когда будет решено не быть семинарии на Амуре, или когда там не будет никакой возможности приготовить для них помещение и к осени будущего 1858 года.

Впрочем, если бы по причине последнего обстоятельства и надобно было семинаристов в 1858 году увезти в Якутск и впоследствии опять из Якутска перевезти чрез Аян на Амур, то можно будет это сделать без больших затруднений и будет стоить недорого.

Судя по нынешним ценам и обстоятельствам, перевозка одного человека с Аяна в Якутск будет не дороже 22 руб. серебром и с провизией, а из Якутска в Аян в июне будет стоить не дороже 30 руб. тоже с путевою провизией и дорожными вещами.

Что же касается до перевозки семинаристов из Ситхи в Аян, то мне помнится, что Компания обещала сделать это без всякой: платы за помещение на судне.

Само собою разумеется, что если я увижу и буду уверен, что семинаристы могут прожить в Ситхе без особенной нужды еще год, и если в то же время на Амуре не будет готово помещение к осени 1858 г., то я оставлю, как их, так и все как оно есть теперь, выключая наставников, из коих один ныне же должен быть уволен, как я о том имел честь писать к исправлявшему должность Обер-прокурора Св. Синода от 30 сентября 1856 г., за № 646.

Во всяком случае, покорнейше прошу Ваше Сиятельство почтить меня Вашим ответом на сие мое письмо и сколько возможно в непродолжительном времени, так, чтобы я мог получить ответ, этот в Аяне не позже 15 июня, куда бумаги из С.-Петербурга достигают не менее, как в 70 или 65 дней.

С совершенным почтением и таковою же преданностью честь имею быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою

Иннокентий, Архиепископ Камчатский.

Января 22 дня. 1857.

Якутск.

Письмо 185

Милостивый Государь, Андрей Николаевич![31]

Только лишь теперь собрался я отвечать Вам на письмо Ваше от 7 января 1856 г., при котором приложена Ваша записка, за три года написанная без всякой пользы, о наших духовных обстоятельствах.

Что сказать на это? С одной стороны мне кажется, что она не осталась совсем без последствий, потому что некоторые предметы, в ней высказанные, приводятся в исполнение, например, открытие класса расколистики, хождение семинаристов к преждеосвященным литургиям. А с перемещением с Казанской кафедры на С.-Петербургскую преосвященного Григория[32] (который, как Вы говорите, на читанное Вами ему мое письмо сказал, что он совершенно согласен), можно надеяться, что многое, а может быть и все, требующее непременного исправления, начнет улучшаться. Но с другой стороны, видя, что самые лучшие и необходимейшие для блага Церкви предложения не приемлются, и кем… Нельзя не сказать: видно мы русские, православные, сильно прогневали и прогневляем Господа; видно, что уже мера беззаконий наших исполняется. Иначе, чем объяснить все подобные противоречия явные — видимые всеми и каждым? Перо мое так и рвется изложить все то, что бы я мог сказать касательно сего предмета. Но нельзя дать ему воли, главное потому, что это ни к чему не поведет. Не я один вижу неустройства, беспорядки в нашей Церкви, это видят даже сами члены Св. Синода, но ничего не исходит. Быть может, по крайней мере, я сильно уповаю, что при нынешнем Государе[33] и нынешнем председателе — ах! Нет, виноват, у вас ведь его уже давно нет — при нынешнем первоприсутствующем[34] много и многое устроится к лучшему. Но что, если эта надежда наша не сбудется? Значит, мы так уже далеко зашли, что уже нет никакой возможности воротиться назад… Но оставим это…

Наконец, при помощи Божией, мы собрались печатать наши якутские переводы св. книг. Податель сего письма, протоиерей Димитрий Хитров — один из первых твоих сослужителей в Якутске — посланными на это дело. И, следовательно, если Вам будет угодно знать что-либо касательно сего предмета, он может рассказать все, как один из деятельнейших членов нашего Комитета о переводах и как составитель якутской грамматики. Покорнейше прошу Вас принять его так же, как некогда Вы приняли и принимали меня; и помогите ему, в чем можете.

Не замечаете, ли, как много сходства у нас с ним по нашим особым действиям. Я был миссионер и он тоже, я составил грамматику алеутскую, он тоже; я переводил св. книги на туземный язык, и он тоже. Я был в Питере и Москве за напечатанием книг, и он сугубо… Вы, конечно, поймете, к чему я это говорю… А скажу Вам — еще первому. Я со своей стороны согласен и даже предпочитаю его многим ректорам. Одно препятствие: у него жена жива. Но она помешанная. Это все равно, что умерла. И много лет он уже несет этот тяжкий крест и, благодарение Господу, не изнемогает. Обратите-ка Ваше благое и благочестивое внимание на него с этой стороны и поговорите, с кем нужно. Лучшего для Якутской епархии и не найти.

Вероятно, Вы бы хотели слышать от меня что-нибудь и об Амуре, по которому мне привелось сплыть прошедшего лета, о его окрестностях и проч. Погодите, я составил записку[35] о сем предмете, смотря на него с своей точки зрения, и послал на пересмотр Николаю Николаевичу Муравьеву, и когда получу от него, то сообщу Вам. Теперь скажу только: помоги, Господи, Н. Н. докончить это великое его предприятие. Всякого, кто говорит хорошо об Амуре, слушайте и верьте. И сам Невельской немного прихвастывает. А кто хулит Амур — не слушайте.

Сообщу Вам и о моей радости. На Амуре Бог даровал мне