Книги крови. I–III - Клайв Баркер

Камень взмыл в воздух, точно птица. Совершенно черный камень, бросивший вызов гравитации. Он был размером с младенца – мерцающий «младенец» со свистом летел в голову Джонатану.

Пляж так долго напрягал мышцы, кидая гальку в море, и все укреплял свою волю, чтобы поднять с земли валун и швырнуть его в человека.

И он приближался, приближался, убийственный в своем намерении, но страх перехватил мне горло и не давал выдавить ни звука.

Джонатан что, оглох?

Он снова широко улыбнулся. Я сообразила, что Джонатан принял ужас у меня на лице за насмешку над его наготой. Он не понимал…

Камень снес ему половину головы. Осталась только эта улыбка и окровавленный язык. Остатки красоты Джонатана швырнуло в мою сторону влажными красными сгустками. Верхнюю часть черепа размазало по камню, который, не меняя своих намерений, устремился ко мне. Я едва не упала, и он со свистом пронесся мимо, повернув к морю. Оказавшись над морем, убийца словно утратил силу, запнулся в воздухе и упал в воду.

Кровь у моих ног. Цепочка алых капель, ведущая к телу Джонатана. Края разбитого черепа. Его незатейливое устройство, открытое всему миру.

Я так и не закричала, хотя ради собственного рассудка мне нужно было выпустить на волю душивший меня ужас. Кто-то должен услышать меня, обнять, увести и объяснить, что происходит, пока камни снова не обрели свой ритм. Или, того хуже, пока те, кто лежал под пляжем, не выбрались и не заключили меня в объятья, недовольные неудачей своего убийственного посланца.

Но крик не вырвался наружу.

Я слышала только перестук камней слева и справа. Они собирались убить нас всех за вторжение на их священную землю. Забить, как еретиков.

И тут раздался голос:

– Ради всего святого!

Голос был мужской, но не Рэя.

Человек появился словно из ниоткуда. Невысокий и широкоплечий, он стоял у кромки моря. В одной руке ведро, под мышкой пучок грубо нарезанного сена. «Корм для овец, – подумала я сквозь мешанину из обрывков слов, – корм для овец».

Он уставился на меня, потом на тело Джонатана и спросил:

– Что случилось? – у него был сильный гаэльский акцент. – Во имя Христа, что тут случилось?

Я мотнула головой. Та болталась на шее, казалось, еще чуть-чуть – и скатится с плеч. Возможно, я пыталась указать на загон для овец, а может, и нет. Так или иначе, мужчина словно понял, о чем я подумала, и начал подниматься на вершину острова, уронив по пути ведро и связку сена.

Полуослепшая от волнения, я последовала за ним, но прежде чем добралась до валунов, он уже вышел из их тени. Его лицо блестело от паники:

– Кто это сделал?

– Джонатан, – не осмеливаясь оглянуться на труп, я указала на него рукой.

Мужчина выругался по-гаэльски и, спотыкаясь, выбрался из каменного укрытия.

– Что вы натворили? – закричал он на меня. – Господи, что же вы натворили? Убить их дары.

– Это просто овцы.

В моей голове снова и снова прокручивалась сцена смерти Джонатана. Раз за разом, без конца.

– Они нуждаются в дарах, разве вы не понимаете? Иначе восстанут…

– Кто восстанет? – спросила я, хотя уже знала ответ. Видела, как сдвигаются камни.

– Все они. Кто ушел не оплаканным. Но в них море, море у них в головах…

Я поняла, о чем он говорит. Внезапно все прояснилось. Мы знали, что здесь, под камнями, мертвые. Но в них жил пульсирующий ритм моря, поэтому они не упокоились. Чтобы задобрить их, овец привязывали в загоне и приносили в жертву.

Мертвецы питаются бараниной? Нет, им не еда нужна. Это выражение приятия. Как же все просто.

– Идет ко дну, – произнес мужчина, – все идет ко дну.

Затем опять раздался знакомый перестук, барабанная дробь, которая без предупреждения переросла в оглушительный грохот, словно весь пляж зашевелился.

А среди этой какофонии прозвучали еще три звука – всплеск, крики и треск.

Я обернулась и увидела, как с другой стороны острова поднимается волна из камней…

И снова жуткие крики. Кого-то били и ломали.

Мертвые охотились за «Эммануэль». За Рэем. Я помчалась к яхте. Берег трясся под моими ногами. Я слышала за спиной топот от сапог пастуха. Пока мы бежали, рев нападения становился все громче. Камни плясали в воздухе жирными птицами, заслоняли солнце и падали, поражая невидимую цель. Может быть, яхту. А может, плоть…

Вопли Анжелы оборвались.

Я бежала впереди и первой увидела «Эммануэль». Ни у нее, ни у людей на ней не было надежды на спасение. Бесконечные ряды камней всех размеров и форм бомбардировали судно. Корпус был разбит, от иллюминаторов, мачты и палубы ничего не осталось. Среди обломков лежала Анжела, без сомнения, мертвая. Однако яростный град не унимался. Камни барабанили по остаткам корпуса и безжизненному телу Анжелы, заставляя ее подпрыгивать, словно от электрического тока.

Рэя нигде не было видно.

Я закричала, и на мгновение почудилось, что грохот смолк, наступила короткая передышка. Затем все началось сначала: волна за волной галька и камни взмывали в воздух и бросались на свои бесчувственные цели. Казалось, они не успокоятся до тех пор, пока «Эммануэль» не превратится в груду хлама, а тело Анжелы не станет таким крошечным, что поместится в челюстях креветки.

Пастух схватил меня за руку с такой силой, что ладонь онемела.

– Идем, – сказал он.

Я слышала его голос, но не двигалась с места. Ждала, вдруг появится лицо Рэя. Или его голос окликнет меня. Но кроме каменного шквала, ничего не было. Рэй лежал где-то среди развалин яхты. Забитый до смерти.

Мужчина потащил меня прочь, и я поплелась за ним по берегу.

– Лодка, – твердил он, – мы можем уплыть на моей лодке…

Мысль о побеге казалась нелепой. Остров удерживал нас, мы были полностью в его власти.

Но без конца поскальзываясь на влажных камнях и продираясь через переплетение водорослей, я шла за пастухом туда, откуда мы пришли.

На другой стороне острова находилась слабая надежда остаться в живых – весельная лодка, жалкой ореховой скорлупкой лежавшая на галечном берегу.

Неужели мы выйдем в море на этом, как три мудреца в старом тазу из детского стишка?

Пастух тащил меня к нашему избавлению, а я не сопротивлялась. С каждым шагом во мне крепла уверенность, что берег сейчас поднимется и забросает нас камнями. Может быть, превратится в стену или даже башню, когда мы будем в шаге от спасения. Он мог играть в любую игру, какую хотел. Вообще в любую. Но, возможно, мертвые не любят играть. Игра – это ставки, а мертвецы уже в проигрыше. Возможно, ими движет сухой математический расчет.

Мужчина чуть ли не швырнул меня в лодку и стал выталкивать ее в подступавший прилив. Каменные стены не поднялись, чтобы помешать нашему бегству. Не было ни башен, ни убийственного града. Даже атака на «Эммануэль» прекратилась.