Королевская канарейка - Анна Кокарева

и повелитель гарема. Нюанс тонкий, но важный, — и вольготно вытянул ноги, поудобнее устраиваясь в кресле.

Я запыхтела и открыла рот, придумывая гадость в ответ, но он, не давая разозлиться ещё больше, ласково сказал:

— Ты говорила, что у тебя два желания. Какое второе?

Я вспомнила, с кем имею дело, и охолонула. Ссориться с Ганконером мне не с руки.

— Кота хочу. А лучше двух, — и, подумав, — да, два определённо лучше.

— Ну конечно, прекрасная, для тебя два всегда лучше, это я уже понял… — насмешливо протянул Ганконер, и я задумалась, какую он пакость, судя по тону, имеет в виду.

Злобно скосилась, заподозрив, что это намёк на отца и сына. Но не была уверена — может, мне кажется, что он глумится?

Только Ганконер собрался что-то сказать, как одна из служанок, появившись в отдалении, упала ниц. Ганконер, досадливо вздохнув, изронил:

— Говори. Дозволяю.

— Маатор урук-хаи Згарх с докладом, о Великий Дракон, — выдохнула девушка, не подымаясь.

— Проси сюда.

Згарх в ноги падать не порывался. Поклонился в пояс (когда разогнулся, череп на груди громыхнул по доспеху) и с выражением проскрежетал:

— Дурбатулук гимбатул бурзум исхши кримпатул, Темнейший!

По ушам как будто тележка с дровами проехала. Не удержалась и спросила:

— Это чёрное наречие?

— Да, прекрасная. Згарх воин из древнего рода, он знаток чёрного наречия. В наше время на нём говорит только верхушка оркской аристократии.

— А что он сказал?

— Пожелал успешно править, собрать весь мир в тени и заковать во тьму. Классическое пожелание доброго вечера, — небрежно ответил Ганконер и перешёл с синдарина на чёрное наречие, обращаясь уже к Згарху.

Коротко с ним переговорив, со странным выражением посмотрел на меня:

— Блодьювидд, моей аудиенции просят эльфийские короли и Митрандир, — и, чему-то усмехаясь, — хочешь поприсутствовать?

У меня сердце к горлу подпрыгнуло, и я смогла только покивать.

— Что ж, идём в Северную Башню. Там зеркало большое, вся компания поместится, — Ганконер излучал удивительное благодушие, — пошли через сад, так ближе.

* * *

«Ближе» оказалось не таким уж близким. Шли мы минут сорок, причём быстро, и я молчала и пыхтела от волнения, а Ганконер просто молчал. Хорошо хоть на башню, вершина которой тонула в облаках, пешком подыматься не пришлось.

Круглая площадка лифта замерла вровень с узорным мозаичным полом, и я осторожно сошла с неё. На самый верх вела узкая лесенка, и мой спутник приглашающе указал рукой:

— Нам туда.

Сопровождавшие нас светлячки едва разгоняли ночную тьму. Ганконер щёлкнул пальцами, и на стенах вспыхнули факелы. Помещение оказалось удивительно светлым, отделанным белым камнем. Стены были сплошь из окон, без стёкол, но ветер внутрь не проходил. Наверху возилось что-то очень тяжёлое: наверное, один из драконлингов на вершине башни заночевал. Мои подозрения были подтверждены низким рёвом и потоком пламени, прогудевшим мимо окна. Ганконер, никуда, казалось, не спешивший, с нежностью улыбнулся и вытянул в окно руку, вокруг которой тут же обвился кончик чёрного и блестящего, как обсидиан, хвоста.

— Ты моя деточка, ты моя прелесть, — Тёмный Властелин ворковал, почёсывая радостно извивающийся хвостик.

Драконлингу, похоже, захорошело: во всяком случае, он начал издавать своеобразное такое удовлетворённое квохтание, от которого у меня в жилах застыла кровь.

— Они, когда маленькие, такие лапушки бывают, — Ганконер умилённо посмотрел на меня, — хочешь погладить?

И я впервые в жизни потрогала дракона. Он был тёплый, чешуя его скользила, как стекло, и остро топорщилась по краям. Слегка отшатнулась, когда рука Ганконера, шелковистая и пылающая, накрыла мою руку, гладящую драконий хвостик. Панически выдернула ладонь, чувствуя, как этот жар тут же перешёл ко мне и сконцентрировался в низу живота, и как сбилось дыхание. Нахмурилась, не зная, что делать, и отшатнулась гораздо сильнее: кроме хвостика в окно заглядывала ещё и будка размером с автобус. Свет факелов отражался в снежно-белых драконьих клыках и вертикальных алых зрачках твари; чёрное же тело почти сливалось с темнотой, только слегка поблёскивая чешуёй. Внимательно меня рассмотрев, морда убралась наверх. Понимая, что бояться не стоит, всё равно поражённо молчала, очень впечатлённая. Вздыхала от полноты чувств, держа хвостик, так и оставшийся у меня в руке, пока Ганконер готовился.

В центре пустого зала стояло огромное зеркало, и колдун, вроде бы ничего не делая, заставил потечь и измениться пространство — напротив зеркала образовалось возвышение в несколько ступенек, с троном. Довольно рассмотрев дело рук своих, Ганконер взошёл по ступеням, и в это время мягкие длинные одежды превратились в кожаный наряд эльфийского разведчика, такой же чёрный, тускло мерцающий и отсвечивающий, как драконья чешуя. С довольным вздохом Темнейший развалился на троне, положив ногу на ногу, неуловимо напоминая своей позой Трандуила, и я затаила дыхание, глядя, как над его головой выплетается из ниоткуда Корона Теней, так же напоминающая трандуилову — но чёрная.

— Блодьювидд, отпусти хвостик, ты в него сильно вцепилась, а драконлинг не решается отобрать.

Я очнулась, вспомнив, что надо дышать, и со смущением отпустила хвост, облегчённо втянутый наверх.

И тут же замерла снова: поверхность зеркала замутилась и побелела. Когда муть исчезла, в зеркале уже не отражался зал, а было видно другой, с тёмными стенами. Я, стоя на нижней ступеньке, глядела на собравшихся. Обрадовалась, увидев Трандуила, но он даже не дрогнул; глаза у него были, как два чёрных бездонных провала, и смотрел он на Ганконера.

— Блодьювидд, он тебя просто не видит. Сейчас.

Ганконер пощёлкал пальцами, и я почувствовала, как взгляды переместились на меня. Из собравшихся я знала Трандуила, Леголаса, Гэндальфа, Элронда, Глоренлина и госпожу Силакуи Галанодель. Кроме них, присутствовал ещё один эльф в королевских регалиях и куча шаманов и вояк.

Я молча, с некоторой, не слишком мне самой понятной досадой, рассматривала сборище, не зная, что сказать. Наконец, удивляясь своему ехидству, произнесла традиционное вечернее приветствие:

— Звезда сияет в час нашей встречи, о высокородные.

60. Великий Дракон

Чтоб чужую бабу скрасть,

Надо пыл иметь и страсть!

А твоя чичас задача —

На кладбище не попасть!..

© Л. Филатов

Томас (Мюнхгаузену): Я не верил, что вы умерли. И когда в газетах сообщили, не верил. И когда отпевали, не верил. И даже когда закапывали, сомневался. ©

Моё появление, кажется, было неожиданностью. Высокородные молчали, напряжённо рассматривая меня. Наконец, Гэндальф собрался что-то сказать, но, пока он кряхтел, поудобнее опираясь на посох и изображая из себя немощного старца, Леголас быстро подошёл к стеклу:

— Блодьювидд, ты обрезала волосы в знак скорби? — лицо, как маска, без выражения, но губы белые и голос дрогнул.

— Я скорблю о нашем