Дева в саду - Антония Байетт

Впрочем, в приятной интеллигентной ауре были и тревожные, темные пятна. Маркус, одетый в свой единственный опрятный костюм, недвижно сидел на краю галерейного парапета и пустым взглядом смотрел поверх лужайки. Дэниел со Стефани ничего от него не добились. Он лишь повторял: то, что было, – прошло, ему не хочется об этом говорить. Александр рассказал Дэниелу свою версию Маркусовой «проблемы» и сразу ощутил, как спал с него груз ответственности и бессилия что-то изменить. Дэниел обдумал слова Александра, обдумал то, что Лукас сказал Стефани, и решил пока помолчать. Все чаще и чаще Дэниел жалел, что он не «религиозный человек», что в его понимании означало провидца, причастного великих тайн. В случае с Лукасом и Маркусом, думал он, его нынешняя вера и опыт могли пригодиться, лишь когда все окончательно перельется через край. Он старался приглядывать за Маркусом и за женой.

Уинифред, с которой никто не удосужился поговорить, стояла поодаль от Маркуса, а на самом деле – так близко, как только осмеливалась. Стояла и смотрела, как ее сын смотрит в пустоту. Он куда-то ушел от всего и всех. Глубже, опаснее, чем уходил раньше. Ей казалось, последуй она за ним – и он исчезнет совсем. Если же нет, то целая жизнь с Биллом научила ее: стоит ей выказать волнение насчет сына, как Билл оглушит их любовью или ненавистью, растормошит до боли или стянет в непереносимый дьявольский клинч… Избежать этого можно было, лишь изобразив спокойствие, непроницаемое спокойствие.

Миссис Тоун холодно наблюдала за Уинифред. Что бы ни говорили утешители, боль ожесточает, а предельная боль ожесточает предельно. Страдание не облагораживает, но может порой придать страдальцу оцепенелую осанку достоинства. Для миссис Тоун Уинифред была просто женщина, у которой есть сын и нет желания или возможности ему помочь. Сын миссис Тоун погиб летним днем, и зимой она бывала добрее к матерям живых сыновей, прощала им промахи и несовершенства. Сегодня же она смотрела на тени облаков и тусклые пятна света на лужайке и, слегка опершись рукой на широкие материнские бедра, ненужные девственной Афине, прихлебывала чай, не гнущаяся от боли.

Александр, дивно длинноногий и просто дивный, лениво подошел к Фредерике, стоявшей с Томасом Пулом, и попытался голосом старого друга семьи поздравить ее с отличными оценками. Фредерика нелепо оскалилась в ответ, как в прежние времена, и Александр удивился капризу желания, столь точно рисовавшего, как рука его скользит по этим загорелым горячим ногам, а рот все ниже спускается по худому горлу. Впрочем, вспоминая желание, он ненароком оживил его с той же точностью и понял, что неведомый каприз над ним властен до сих пор.

– А мы тут беседовали об Элиоте, – меланхолично проговорил Пул.

– Прошу вас, продолжайте, – отвечал Александр, стараясь быть подальше от Фредерики и поближе к бельмастому каменному монстру, оказавшемуся прямодушным и непогрешимым королем Артуром.

В целом облаке нижних крахмальных юбок под поплиновым платьем с розочками подошла Антея Уорбертон и тронула Пула за локоть.

– Сделай что-нибудь, – сказала она бесцветным голоском воспитанной девочки, – меня ужасно тошнит.

– Кого ж не затошнит от столовского чая? – бодро брякнула Фредерика, как всегда слишком поздно заметив заговорщицкие взгляды разом насторожившихся мужчин.

«Боже мой, ну при чем тут чай?! И все всё поняли, кроме меня! Одна я как малолетняя дура!..» Впрочем, Фредерику беспокоил еще и испуг, промелькнувший в лице Александра. С чего бы ему бояться? Тут словно случайно появилась Элинор Пул, а следом за ней – Дженни, несшая на бедре маленького Томаса. За Дженни шагал ее супруг.

Билл тем временем подошел к столу, явно готовясь произнести речь. Негромко захлопали пробки от шампанского.

– Ну что? – ужасным, резким голосом обратилась Дженни к Фредерике. – Когда ждать счастливого события?

Фредерика глянула на Антею, потом отвела глаза и демонстративно разгладила юбку на плоском животе.

– Какого именно? – нахмурясь, парировала она.

– Ну как же! Прибавления в семействе! Мы же не только твой успех отмечаем, но и будущее событие? Хотя, между нами говоря, на месте Стефани я бы не радовалась так на пороге материнства. Сейчас советовать поздно, я, конечно, улыбнусь и поздравлю ее как положено, но тебе, милочка, скажу как есть: не заводи детей, Фредерика. Не сдавайся, не отказывайся от себя! Не превращайся в корову и подтирательницу луж. Смерть разума, Фредерика, – ее не избегнешь, читая по три странички между мытьем посуды и стиркой подгузников. О нет. На адюльтер найдешь, пожалуй, время, но на жизнь, на мысль – нет! И если они, – Дженни хмуро кивнула в сторону Пула, Антеи, Элиноры, Александра и печальной Уинифред, – если они будут говорить иначе – не слушай! – Она подергала толстые ножки Томаса, обвившие ей талию. – Ах ты, морячок! Слезай-ка и иди к папе. Ты ужасно милый карапуз, и от этого все только еще тяжелей. Фредерика, ты слушаешь? Вся прелесть этого диалога… ну хорошо, монолога, и вообще успокойтесь, я скоро замолкну. Так вот: вся прелесть монолога в том, что ты мне не поверишь, потому что у меня свои мотивы. И будешь права, конечно. Но и я права, слышишь? И ты в этом однажды убедишься. Все, конец монолога. Джеффри, да забери же ты это вспотевшее создание. Пойду поздравлю миссис Ортон и пожелаю ей всего наилучшего. А с тобой, Александр, мне нужно будет перемолвиться словечком, когда кончится сие торжество. Если ты не против, конечно.

Онемевший Александр мог лишь кивнуть в ответ. Фредерика смотрела на Стефани, не понимая, как могла не увидеть очевидного. Элинора Пул судорожно искала в сумочке носовой платок, и, когда Том обнял жену за плечи, Антея принялась негромко и вполне благопристойно сглатывать какой-то назойливый ком в горле. Джеффри взял сына и сел с ним на парапет по другую сторону Афины Паллады. Мальчик положил головку отцу на плечо. Миссис Тоун поднялась и пересела к ним.

Фредерика не знала, куда податься. Оставаться и смотреть матери в глаза было невозможно. Она побрела к Стефани. Школьные официантки убирали чашки и расставляли бокалы с шампанским. Александр проводил глазами непреклонно прямую спину Фредерики и перехватил трагический взгляд Тома Пула. Рыцарски-элегантно склонившись к Антее (и мечтая, чтобы она провалилась под землю), Александр спросил, не дурно ли ей, не принести ли ей воды или вина, не будет ли ей лучше в тени? К его великому облегчению, Антея согласилась отойти в тенек, после чего Том сумел-таки выудить платок из жениной сумочки, а Александр хоть ненадолго утек от Дженни. Дженни, толкаемая мелким демоном женского гнева, пошагала к Биллу. Она думала, что Поттеры знают о положении Стефани. Оказалось, нет. Ну что же, она их просветит! Билл уже прочищал горло, готовясь произнести заранее заготовленную речь с цитатами из Эскэма, одного из наставников Елизаветы, изливавшего похвалы ее учености. Дженни горячо и сердечно поздравила Билла с будущим прибавлением. Билл слушал вполуха, но когда наконец прокашлялся, то понял, о чем речь. Уинифред, спешившая к нему (что было совершенно бесполезно), увидела, как он посмотрел на Дэниела. Этот взгляд был полон такой непомерной ненависти, что ей на миг показалось, будто муж и впрямь сошел с ума и вот-вот начнет швырять бутылки и серебряные подносы в своего крепкого, черновласого зятя.