Алая Вуаль - Шелби Махёрин

и бросает на Коко косой взгляд. — Звучит смутно знакомо, не так ли?

Моя грудь сжимается от этого намека, и я поднимаюсь на ноги, проходя мимо них к камину. Однако, дойдя до него, я поворачиваюсь на каблуке и направляюсь к книжной полке.

— Это несправедливо. Жан-Люк обращается со мной так, будто я сделана из стекла, и когда я с ним, я тоже начинаю в это верить.

— Ты никогда не была стеклянной, Селия. — Я чувствую на своей спине пристальный взгляд Лу и, не выдержав, поворачиваюсь к ней лицом. — С тех пор как ты приехала в Реквием, ты успела подружиться с вампирами и призраками, проникнуть в заколдованный бордель и в одиночку раскрыть заговор некроманта. До этого ты обезвредила одну из самых злобных женщин на свете, дала клятву стать первой женщиной-Шассером и пережила ужасное и невозможно жестокое похищение. Кого волнует, что ты иногда плачешь? Кому какое дело, что тебя до сих пор мучают кошмары? — Она качает головой. — Сейчас ты можешь чувствовать себя другим человеком, но это не значит, что ты была другой. Это не значит, что ты была слабой.

Коко решительно кивает, все еще прижимая к груди свою чашку.

— Мы все делаем все возможное с теми руками, которые нам достались.

Пауза.

— А разве другое…..плохо? — тихо спрашиваю я.

К моему удивлению, они обе смотрят на меня с чем-то похожим на гордость. Но это не снисходительность, как я опасалась. Нет, это чистое и яростное. Это… это настоящее.

Усмехнувшись тому, что она увидела в моем выражении лица, Лу снова опустилась на стул рядом с ними.

— Конечно, это не плохо. Ты поменяла карты, вот и все. Теперь колода в твоих руках, а остальные должны подходить по масти.

— Кстати, о мастях, — рот Коко дернулся в ухмылке, — ты обратила внимание на то, что сегодня было у Рида? Он выглядел так, будто принадлежал гиганту.

Лу гогочет и снова растягивается на сиденье.

— По крайней мере, у него не было колокольчиков. Подожди до Йоля — я сделаю точную копию костюма Бо и подарю ему на глазах у матери. Она будет настаивать, чтобы он примерил его для нас.

Я неуверенно возвращаюсь на свое место, беру чашку с чаем и глубоко вдыхаю. Еще теплый.

— С Жан-Люком все будет хорошо, Селия, — добавляет Коко спустя мгновение, словно возвращаясь к незаконченному разговору. — Я знаю, сейчас это кажется безнадежным, но с ним все будет хорошо. Что бы он ни говорил о доме с апельсиновым деревом, ты не украла его будущее. У него все еще есть должность, и даже если бы вы переехали в этот дом вместе с ним, даже если бы ты выжимала эти апельсины, Сен-Сесиль всегда был бы его домом. Ему там нравится — и должно нравиться. Он работал больше, чем кто-либо другой, чтобы изменить свою руку.

— Не кради мою метафору, — говорит Лу.

Знакомая тоска наполняет мою грудь, когда я наблюдаю за ними вместе, когда я думаю о том доме с апельсиновым деревом. Все было бы так просто, так идеально, если бы я подошла Жан-Люку. Я могла бы жить там рядом с Лу и Ридом, Коко и Бо. Хотя она этого не знает, на пальце Коко скоро засияет огромный рубин — потому что, несмотря на то что они разные, несмотря на то что их совместный путь будет долгим и трудным, Коко и Бо любят друг друга. Они выбирают друг друга.

— Я не могу вернуться в Башню Шассеров, — тихо говорю я. — И не вернусь.

— Мы знаем. — Ухмылка Лу становится довольно тоскливой, когда она снова цепляет мой стул, притягивая меня к себе все ближе и ближе, пока наши деревянные ножки не сталкиваются. — Но тебе не стоит об этом беспокоиться. Ты открыла дверь для дюжины новых посвященных, которые последуют за тобой, и все они, кстати, женщины. — Без предупреждения ее рука вырывается и ловит мое запястье, втягивая меня в кресло и проливая чай на всех нас. Одна из них на днях на тренировочном дворе стукнула Рида по заднице. Это было великолепно. Кажется, ее зовут Бриджит.

— Это был первый раз, когда Жан-Люк улыбнулся с тех пор, как тебя не стало, — добавляет Коко, с удовольствием выливая остатки чая на колени Лу. Когда я вскрикиваю и отодвигаюсь, она тоже радостно выливает чай на мои колени. — Он не будет грустить вечно, Селия.

— Ты тоже не будешь грустить вечно. — Лу смотрит на серебряную ленту, все еще зажатую в моей свободной руке. Если она и замечает, что я сняла с запястья изумрудную ленту, то ничего не говорит. — Какая прелесть. — Она отщипывает хвост. — И полезная, если сегодняшний вечер на это указывает.

— Мы, конечно, уже не в Цезарине, — говорит Коко, и ее улыбка угасает. — Хотя это место кажется таким же заковыристым, как и замок. На прошлой неделе Бо поклялся, что тени в нашей спальне шептались с нами, а позавчера вечером весь лабиринт южной живой изгороди просто… умер. Каждый листик засох до пепла прямо на глазах у его младшей сестры.

— Мелисандра тоже вела себя странно. — Лу испустил тоскливый вздох. — Она не ест и почти не спит.

— Кошки — хранители мертвых, — пробормотал я. — Их тянет к Реквиему с самого первого эксперимента Некроманта.

Мой взгляд падает на ленту, и чай на моей ночной рубашке резко становится холоднее, чем раньше. Я не видела Михаля с… с момента казни, и я не знаю, что скажу ему, когда увижу. Да и что я могу сказать? Насилие, свидетелем которого я стала сегодня ночью, — я уже знаю, что никогда не смогу забыть. Это будет жить в моей памяти до конца жизни. — Я тоже не думаю, что смогу здесь остаться.

Взгляд Лу остается уверенным и спокойным, когда она берет ленту, зачесывает мои волосы на одну сторону, а затем аккуратно завязывает ее вокруг тяжелых прядей.

— Почему?

— Потому что это место… как кто-то может жить рядом с такой жестокостью, не изменившись?

Лу и Коко обмениваются долгим, непостижимым взглядом. Это взгляд, которого я не могу понять, возможно, не могу понять, и, как ничто другое, он укрепляет мое решение. Потому что я никогда не захочу понять этот взгляд. Я никогда не захочу узнать, каково это — жить в мире, подобном этому, — в мире, где кровь — это валюта, и выживают только сильнейшие.

— Я не знаю, — наконец говорит Лу. — Думаю, только один человек может ответить на этот вопрос, и у меня сложилось впечатление, что ты