Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

новости, боевой дух русских войск испарится. Мне пришлось, — вспоминал Айронсайд, — ввести строжайшую цензуру всех поступающих из Европы сообщений»[2723]. Для того чтобы еще больше скрыть истинное положение дел, был издан секретный приказ: «Все действия должны быть наступательными. Должно быть внушено всем солдатам, что мы ведем наступательную, а не оборонительную войну»[2724]. Но к лету 1919 г. скорая эвакуация интервентов уже перестала быть секретом.

«В середине августа 1919 г… на совещании всех командиров полков Архангельского фронта, — вспоминал, ген. Миллер, — было высказано единогласное мнение, что с уходом союзных войск с фронта в наших полках будут всюду бунты, будут перерезаны офицеры, как элемент пришлый, не имеющий связи с населением, и, таким образом, желание продолжить борьбу после ухода англичан приведет лишь к бесполезной гибели нашего многострадального офицерства»[2725]. При этом, по воспоминаниям ген. С. Добровольского, офицерский корпус считал, что «без англичан никакая (самостоятельная) эвакуация немыслима, ибо солдаты их не выпустят и выдадут, как виновников войны большевикам»[2726]. Фронтовые офицеры, по словам Б. Соколова, «чувствовали себя обреченными»[2727].

«Сталкиваясь с жителями Архангельска: с купцами, интеллигентами, рабочими — у всех встречал и одинаковую оценку положения, — вспоминал Б. Соколов, — Здесь не было даже много логики, не было рассуждений, была лишь вера в то, «что иначе быть не может. Англичане уйдут — придут большевики»»[2728]. Фронтовое офицерство практически единодушно выступило за эвакуацию вместе с англичанами, против выступили тыловые офицеры и штабные генералы.

При этом, указывал ген. Добровольский, «справедливость требует снять с английского командования обвинение, что оно, создав Архангельский фронт, бросило его на произвол судьбы, обрекая своих товарищей по оружию на гибель. Английское командование предложило эвакуироваться…, считая оставление в Архангельске после их ухода чистейшей авантюрой… Наше командование категорически отказалось от этого и тем приняло всю ответственность за дальнейшую судьбу оставшихся войск на себя…, — в последующем самостоятельном существовании области, после ухода англичан не было принято никаких разумных мер к обеспечению в нужный момент эвакуации войск и лояльных элементов населения»[2729].

«Английское командование настаивало на совместной эвакуации, указывая на бесполезность отстаивания Северной Области и даже невозможность этого и неизбежность ее падения»[2730]. Англичане оповестили местное население и русскую армию о своем предложении эвакуировать 14–30 тыс. человек. Но Главнокомандующим русскими войсками в Северной области генерал Миллер приказал защищать область и запретил покидать ее пределы мужчинам мобилизационных возрастов[2731]. Начштаба ген. Квецинский призвал защищать Область «до последней капли крови». В ответ ген. Айронсайд замечал, что тем самым «русские генералы делают преступление»[2732].

«Декларация ген. Миллера — оставаться в Северной Области была встречена угрюмо фронтом, который расценивал это как «бонапартизм тыловых генералов, которые на крови фронта хотят построить свою славу. После… этот антагонизм все рос и рос, — свидетельствовал Б. Соколов, — Насколько он был велик, показывает то обстоятельство, что тыловики не рисковали даже приезжать на фронт, так как там им обещали «вывести в расход». Это нисколько не смущало тыл. Жизнь в Архангельске шла своим чередом. Торжественные обеды, гостями которых бывал весь генералитет, сменялись один за другим»[2733].

Тыл «являл собой все признаки разложения, которое было характерно и для Самары и для Омска перед их падением, и для многих других городов, служивших тылом белых армий. Ни тревожное состояние, ни дурные вести с фронта, ничто не могло нарушить ураганной жизни Архангельска. Люди словно хотели взять от жизни то немногое, что она им давала: вино и снова вино…, чем грознее становилось в области, тем безудержнее жил военный тыл»[2734], — вспоминал Б. Соколов, — «Ни для кого не было секретом, что недовольство фронта тылом грозило вылиться до размеров военного заговора…»[2735].

Характеризуя последние дни своего правительства, ген. Миллер вспоминал: «Уже в январе 1920 г. почувствовалась перемена в настроении солдат: в ночь с 7 на 8 февраля часть солдат 3-го стрелкового полка перешла к большевикам; с этой минуты моральное разложение пошло неудержимо быстрыми шагами»[2736]. Восставшие солдаты вступили в настоящее сражение в основном с офицерами. Дело закончилось, по признанию Миллера, сотнями жертв и открытием фронта, «в бою большевики не принимали участия, они подошли к шапочному разбору…»[2737]. О состоянии железнодорожного участка фронта его командующий доносил 17 февраля: «Большая часть пехотных солдат разошлась, остались офицеры». То же повторилось на двинском и тарасовском участках фронта. Даже тарасовские партизаны, некогда считавшиеся «героями» переворота, перешли к большевикам[2738].

Пять месяцев спустя, после ухода англичан генералы Миллер и Квецинский тайком бежали на ледоколе «Минин» бросив остатки своей армии на произвол судьбы[2739], а офицеров на неминуемую гибель[2740].

Точно так же «кошмарно прошла эвакуация Одессы, оттянутая Главным командованием до последнего момента, приведшая, — по словам ген. Глобачева, — к гораздо худшим последствиям, чем это было бы, если б ее начать исподволь и планомерно, как предполагал генерал Шиллинг»[2741].

Вслед за Архангельском 21 февраля 1920 г., восстали рабочие, матросы и солдаты Мурманска. Помощник генерал-губернатора на Мурмане и его окружение были арестованы[2742]. Командование мурманского фронта, так же как и архангельского бежало, бросив вверенные ему войска. Многие из офицеров в Архангельске и Мурманске приходили к выводу, что «Нас снова предали, после этого позора не стоит и жить» и кончали жизнь самоубийством[2743]. Мало того, отмечал ген. И. Данилов, штабные: «не потрудились не только вывезти, но даже сжечь штабные дела и переписку по тем вопросам, которые в глазах большевиков были обвинительным актом нашим офицерам…, которые… там далеко на фронте, жертвуя собой, прикрывали их бегство»[2744].

Среди этого всеобщего развала были и героические личности, к которым можно отнести полковника Леонида В. Костанди, который после бегства главнокомандующего и штаба, по просьбе профсоюзов, добровольно остался в Архангельске, чтобы подготовить область к сдаче и избежать при этом стихийного насилия, грабежей и анархии[2745].

С какими настроениями заканчивали интервенцию на Севере России ее участники?

«Когда последний американский батальон уходил из Архангельска, ни один солдат не имел даже смутного представления о том, за что он сражался, почему он уходит теперь… Война Америки с Россией даже не была войной, — приходил к выводу американский ген. Ричардсон, — Это была преступная затея, так как она не получила санкции американского народа». «Всем известно, что политика этого правительства (пришедшего к власти в результате переворота в Архангельске) направлялась союзниками, вследствие чего оно в действительности лишь маскировало союзный протекторат. Это правительство пригласило