Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

на русский север иностранные войска. И если бы по этому вопросу был проведен плебисцит среди населения, оно, несомненно, возвысило бы свой голос и твердо заявило: «Оставьте нас в покое». Эта война на севере России вдохновлялась главным образом Англией и являлась с ее стороны попыткой навязать свою волю русскому народу. Эта кампания была продолжением той политики, которую Англия проводила в Южной Африке, Египте, Месопотамии и в Индии»[2746].

«Я, как сейчас, вижу бледные лица и грустные глаза членов депутации архангельских граждан, явившихся в конце июля 1919 г. ко мне в Военное министерство просить о дальнейшей защите со стороны англичан, — вспоминал военный министр Великобритании Черчилль, — Мне пришлось дать всем этим жалким лавочникам, которым предстояло вскоре очутиться перед лицом смерти от расстрела большевиков, отрицательный ответ. Ответственность за их судьбу падает на те могущественные и великие нации, которые в ореоле победы оставили свою задачу незаконченной»[2747].

Министр иностранных дел Великобритании Бальфур в свою очередь признавал опрометчивыми обязательства, «взятые на себя российскими друзьями союзников. Было бы прискорбно, если бы небольшевистские, умеренные силы в России почувствовали себя не только брошенными, но и пострадавшими от рук союзников»[2748]. Действительно на самом деле наиболее пострадавшим оказалось именно небольшевистское гражданское население. Интервенты полностью разорили и радикализовали край, а потом бросили его, вместе с населением, на произвол судьбы…

Именно интервенты, развязавшие гражданскую войну на Севере России, были той силой, которая обрекла сотни тысяч людей на вымирание и нищету. Этот факт накануне своего падения констатировало правительство Северной области в своем письме к Черчиллю, в котором подчеркивалось, что борьба на Севере «с большевиками была начата по инициативе союзников»[2749]. «Изучение истории антибольшевистской борьбы на Севере России, — подтверждает один из ведущих исследователей интервенции на Севере В. Голдин, — убеждает в том, что без вооруженного вмешательства извне она вряд ли вылилась бы здесь в форму гражданской войны»[2750].

Чехословацкий корпус

Нашим выступлением мы способствовали созданию настоящего положения России…, следовательно, мы несем известную ответственность перед всемирной историей…

Чехословацкий Национальный Совет (отделение в России), 28.11.1918[2751]

Встретим Германию в Сибири

Сегодня в Сенате прозвучали настоятельные требования, чтобы Соединенные Штаты перенесли войну против Германии на Восток, направив американские войска в Сибирь… Германия может продвинуться через Сибирь и вторгнуться в Соединенные Штаты и Канаду через Аляску.

The New York Times. 20.06.1918[2752]

На Дальнем Востоке, под предлогом защиты японских подданных, 4 апреля 1918 г. японским адм. Като высадил десант во Владивостоке[2753]. Страны Антанты объявили этот акт простой полицейской предосторожностью, приписав его инициативе японского адмирала[2754]. Однако сама идея десанта появилась еще 30 января 1918 г., когда министр иностранных дел Великобритании лорд Бальфур призвал послать Японии предложение на оккупацию Сибирской железной дороги[2755]. Идея была поддержана маршалом Франции Ф. Фошем, который 26 февраля в интервью американской прессе заявил, что «Япония должна встретить Германию в Сибири»[2756].

«Газеты лондонские и парижские начинают усиленно комментировать возможность со стороны Японии предпринять «действенные» шаги: «В парижских политических кругах, — передает корреспондент «Дэйли Мэйл», — все взгляды обращены на Японию». Агентство «Рейтер» официозно сообщает, что «занятие Германией Петрограда… может означать, что в ближайшие пять-шесть недель Германия захватит богатые области Сибири и Сибирскую железную дорогу». В это время… и было сделано Японией предложение союзникам о совместном выступлении — фактически это обозначало самостоятельное выступление Японии по «мандату» союзников. Однако этому решительно воспротивился Вашингтон»[2757].

Перед европейскими «союзниками» вновь возникла та же, что и на Севере, необходимость «приглашения» к интервенции от русского народа. В качестве его представителя англичанами был выбран атаман Г. Семенов: «В начале февраля 1918 г. министр иностранных дел Бальфур предложил американскому правительству… «поставить на Семенова», поскольку невероятно важно поддержать любое истинно русское движение в Сибири», — однако, отмечает П. Флеминг, — Вряд ли слова «истинно русское движение» можно было отнести к… ватаге бывших китайских бандитов, монгольских угонщиков скота, японских наемников, сербских военнопленных и казаков-авантюристов. Вашингтон отверг британскую идею из принципиальных соображений»[2758].

Отряд атамана Семенова к 9 января 1918 г. насчитывал: «51 офицера, 3 чиновника, 300 баргут, 80 монгол и 125 казаков, солдат и добровольцев…», позже к ним прибавилось 300 сербов; 600 японцев; немецкие и турецкие военнопленные, из которых была даже сформирована специальная военно-полицейская команда; китайская пехота; рабочая рота корейцев[2759].

Тем не менее, уже в первые дни февраля Семенов получил 10 тыс. фунтов стерлингов и обещание получать такую же сумму ежемесячно без всяких условий… Выплаты осуществлялись через британское консульство в Харбине. Французы… так же начали субсидировать Семенова, а японцы кроме денег — «предоставили оружие, боеприпасы и «добровольцев»»[2760]. Альтернативой Семенову, японцы выдвинули ген. Д. Хорвата, управлявшего КВЖД, предложив ему в декабре 1917 г. принять на себя всю полноту власти (объявить себя Президентом Дальневосточной Республики), обещая помощь оружием и деньгами[2761]. В результате этой деятельности в феврале 1918 г. в Харбине был образован «Русский дальневосточный комитет», «который призывал к немедленной интервенции союзников в Сибири…»[2762].

Официальной целью японской интервенции было объявлено создание нового Восточного фронта Первой мировой войны, на который немцы должны будут перебросить свои армии с Западного фронта. Бредовость плана создания нового фронта, за десять тысяч километров от Европы была очевидна для всех, как и понятны откровенно империалистические планы Японии. Ближайшие немецкие войска находились в 11 300 км от единственного тихоокеанского порта России — Владивостока, связанного с европейской Россией единственной полностью изношенной за время войны Транссибирской магистралью. Для прохода по ней только одной пары поездов требовалось до 120 паровозов. Подобная география полностью исключала возможность перебросить и содержать в европейской России, что-либо более или менее значительное.

Этот факт подтверждал в июне и японский Генштаб, который рассчитал, что понадобится 3 года, что бы переправить адекватный военный контингент хотя бы до Челябинска, от которого до самых глубоко продвинувшихся в Россию немецких передовых отрядов в 1918 г. оставалось еще около 1600 км.[2763] Эти выводы подтверждал и начальник британского Генерального штаба Г. Уилсон, который прямо указывал, что: «с военной точки зрения японская армия не могла вторгнуться в Сибирь слишком быстро и… слишком далеко…»[2764].

Вл. кн. Николай Михайлович рассматривал «японскую интервенцию как утопию, потому что… они не смогут продвинуться по территории Сибири настолько, чтобы стать опасными для немцев»[2765]. По словам британского историка П. Флеминга: «Это