ДНК. История генетической революции - Джеймс Д. Уотсон

В коммерческом отношении у BBI608 сейчас есть серьезный конкурент в борьбе с неизлечимыми формами рака – это экспериментальный препарат CPI-613 от компании Cornerstone Pharmaceuticals. Он был впервые получен в лаборатории Пола Бингэма (Paul Bingham) в Стоуни-Бруке на Лонг-Айленде. Поскольку этот препарат снижает количество основных молекул, нарушающих клеточный метаболизм, его широкое использование должно обеспечить излечимость многих устойчивых опухолей при помощи оксидативной химиотерапии. Однако, как и в случае с BBI608, рано говорить о победе, пока гораздо более широкие клинические исследования не продемонстрируют устойчивых ремиссий у пациентов с острым миелоидным лейкозом и другими видами рака, изучаемыми в Cornerstone.

Молекулы естественного происхождения (получаемые из растений, грибов и бактерий), как правило, сдерживают (или даже убивают) опасные патогены, не нанося при этом вреда организму-хозяину. Активные формы кислорода действуют не так «топорно и грубо», как, скажем, синтетические молекулы вроде цисплатина или химические модификации естественных веществ, например паклитаксел. На мой взгляд, перспективным направлением может стать поиск в закромах природы естественных нафтохинонов, генерирующих еще больше активных форм кислорода, чем BBI608. Огромные запасы против раковых хиноновых сокровищ природы пока еще ждут своих первооткрывателей. Принципиально важно как можно скорее выяснить, в каких масштабах высшие животные, а также растения используют нафтохиноны, генерирующие активные формы кислорода, в качестве первой линии защиты против токсичных паразитов.

Еще один интересный факт. В 1890-е годы хирург Уильям Коли, работавший в Мемориальной больнице Нью-Йорка, наблюдал, как у онкологических пациентов иногда наступала ремиссия после того, как им случалось перенести острую бактериальную инфекцию. Естественно, он заинтересовался, нет ли какой-то связи между исчезновением опухолей и этими инфекциями. Чтобы проверить свою догадку, Коли сделал инъекции с живыми бактериями пациенту с неоперабельной опухолью на терминальной стадии. Инфекция поразительным образом вылечила его подопечного: он прожил еще 26 лет, а затем скончался от сердечного приступа. В настоящее время практически повсеместно применяются антибиотики (начиная с пенициллина), поэтому у наших современников почти не бывает серьезных бактериальных инфекций. Даже если догадка Коли была верна и бактериальные инфекции потенциально могут излечивать многие опасные формы рака, современное состояние медицины не позволяет повторить это открытие.

Уильям Коли больше никогда не пытался добиться разрешения сделать живому человеку инъекцию летального патогена. В дальнейшем он продолжал лечить своих раковых пациентов смесью из бактерий, убитых нагреванием (так называемый токсин, или вакцина, Коли»), надеясь мобилизовать «защитные силы» человеческого организма. Хотя он и верил в то, что его «токсины» обеспечивают высокую выживаемость, они так и не дали такого терапевтического эффекта, как лучевая терапия, которая стала практиковаться после открытия рентгеновских лучей и гамма-излучения. Когда после Второй мировой войны появилась химиотерапия, токсины Коли оказались оттеснены на периферию медицины. В 1965 году Американское онкологическое общество внесло токсины Коли в список под названием «Неподтвержденные методы лечения рака».

Однако дочь Уильяма Коли, Хелен Коли Ноутс, полагала, что открытие ее отца оказалось проигнорировано напрасно. Получив в подарок от Нельсона Рокфеллера две тысячи долларов, она стала соосновательницей Института онкологических исследований (CRI) в Нью-Йорке и пригласила в консультативный совет несколько влиятельных иммунологов. К 1971 году институт располагал достаточными финансовыми возможностями, чтобы назначить своим первым директором знаменитого иммунолога Ллойда Олда, ранее работавшего в Институте Слоана Кеттеринга (при Мемориальной больнице). Руководству было известно: Олд также считает, что токсины Коли могли бы продлить жизнь многим жертвам рака. Теперь, почти через пятьдесят лет, я задумываюсь над вопросом, были ли ремиссии, достигнутые Коли, связаны с улучшенным иммунным ответом организма, боровшегося с бактериями. Нет, возможно, все дело было в активации естественных хинонсодержащих веществ, генерирующих активные формы кислорода и имеющихся у всех позвоночных.

От бывшего президента Обамы и далее к директорам Национальных институтов здравоохранения, Национального онкологического института, топ-менеджерам таких компаний, как Foundation Medicine, и ко всему американскому народу сейчас направлено послание о том, что планомерное секвенирование ДНК опухолевых клеток уже привело нас в эпоху персонализированной онкологии. Скоро врачи смогут воспользоваться полученными генетическими знаниями для лечения и даже излечения многих видов рака у человека. Однако всего лишь 5 % известных онкологических изменений, выявленных при секвенировании, излечимы теми противораковыми препаратами, что пока доступны. Более того, среди всех этих препаратов лишь иматиниб – препарат, который подавляет пролиферацию и индуцирует апоптоз Bcr-Abl-позитивных клеточных линий, а также молодых лейкозных клеток с положительной филадельфийской хромосомой при хроническом миелолейкозе, может продлить пациенту жизнь более чем на пару лет.

Для большинства из нас персонализированное лечение рака пока за гранью реальности. Однако я надеюсь, что уже скоро экспериментальные противораковые препараты, в частности BBI608 и CPI-613 (оба предназначены для лечения онкопатологии, резистентной к химиотерапии), войдут в широкую клиническую практику. Их эффективность может в значительной степени зависеть от точного понимания тех генетических мутаций, из-за которых рак получается столь убийственным. Если все произойдет так, как я описываю в этой книге, то менее чем через десять лет персонализированое лечение онкологии станет обычным делом. Мне сейчас всего восемьдесят девять, и я надеюсь дожить до того времени, когда на моих глазах большинство видов рака будет побеждено.

Предисловие Перси Биши Шелли к роману его жены, Мэри Шелли, «Франкенштейн» начинается так: «Событие, на котором основана эта повесть, по мнению доктора Дарвина и некоторых немецких писателей-физиологов, не может считаться абсолютно невозможным». Этот сюжет сегодня известен гораздо лучше, чем любые произведения самого поэта. Вероятно, с момента публикации «Франкенштейна» ни одна другая история так не живописала пугающую сторону науки, связанной с открытием тайны жизни. Вероятно, никто более глубоко не исследовал социальные последствия обретения человеком полубожественных способностей.

Идея оживления неживой материи и совершенствования живых существ, возникших на Земле естественным образом, не давала человеку покоя задолго до публикации книги Мэри Шелли в 1818 году. Существует греческий миф о скульпторе Пигмалионе, которому удалось уговорить богиню любви Афродиту вдохнуть жизнь в статую красавицы, вырезанную им из слоновой кости. Однако именно в ходе бурного научного прогресса, последовавшего за эпохой Просвещения, ученые впервые поняли, что человек вполне может овладеть секретом жизни. Доктор Дарвин, о котором говорится в предисловии, – это не всем известный Чарльз, а его дед Эразм, чьи эксперименты с использованием электричества для «оживления» мертвых конечностей занимали Шелли (знакомого с Эразмом). В ретроспективе понятно, что исследование так называемого гальванизма, которым занимался доктор Дарвин, было тупиковым; секрет жизни оставался не раскрытым вплоть до 1953 года. Только после открытия двойной спирали и с началом генетической революции появились основания полагать, что когда-нибудь мы можем обрести способности, всегда считавшиеся уделом богов. Как мы теперь знаем, жизнь – это, в сущности, огромная совокупность согласованных химических реакций. «Секрет» этой согласованности заключен в невероятно сложном наборе инструкций, закодированных опять-таки химически в нашей ДНК.