Гарри Оппенгеймер: бриллианты, золото и династия - Michael Cardo

сомнения по поводу запрета АНК на объединение, HFO поспешил добавить: "Точно так же, как я считаю чрезвычайно мудрым содействовать росту экономической мощи африкаанс, я также думаю, что будет крайне желательно... содействовать росту экономической мощи чернокожих. И если бы я увидел возможность для этого, и она включала бы в себя [разделение] чего-либо, я бы рассмотрел ее очень серьезно. Но... это не значит, что люди в Anglo думают так же; возможно, они вовсе не думают, потому что я уже много лет на пенсии".⁷⁹ Не удивительно, что люди в Anglo думали точно так же. Я пытался сделать для черных то же, что Гарри сделал для африканеров", - вспоминал Огилви Томпсон о сделках JCI и Johnnic спустя много лет после выхода на пенсию.⁸⁰ Однако параллели далеко не идеальны. С середины 1960-х годов сделка между General Mining и Federale Mynbou способствовала достижению англо-африканерского согласия в корпоративной сфере - своего рода элитный пакт, - которое со временем стало инструментом для проведения реформ. Его участники стремились создать черный средний класс. Например, через Urban Foundation сторонники бурско-британского сердечного соглашения лоббировали более широкую экономическую интеграцию, что помогло выйти из политического тупика. Однако сделки BEE, которые белые корпорации впервые начали проводить в 1990-х годах, имели обратный эффект. Передача прав собственности на прибыльные акции бенефициарам, связанным с АНК, укрепила сети патронажа в государстве и усилила гегемонию правящей партии. Она не столько способствовала росту среднего класса чернокожих, сколько способствовала развитию чернокожего кумовья-капитализма - подковерной игры между привилегированными инсайдерами и недобросовестными аутсайдерами. Благодаря программе BEE небольшая черная элита стала чрезвычайно богатой, не прибегая к услугам по созданию новых предприятий, увеличению стоимости экономики или созданию рабочих мест - все это мало способствовало маргинализации бедных, безработных черных масс.

Немногие магнаты, появившиеся в лаборатории BEE в 1990-х годах, были настоящими предпринимателями, если вообще таковые были. Самым успешным оказался Патрис Мотсепе, основатель компании African Rainbow Minerals. Путь Мотсепе к мега-богатству был проложен в 1997 году покупкой у компании Anglo нескольких старых, убыточных шахт на руднике Freegold в Велкоме и на Vaal Reefs около Оркни. В отсутствие банка, готового профинансировать сделку (на сумму 8,2 миллиона долларов), Anglo пошла на риск и взяла на себя оплату, основанную на будущем возврате прибыли, а также предоставила Мотсепе управленческие ресурсы и соглашения о платной переработке. Он был очень вежлив, - вспоминал позже Мотсепе о HFO, - но сказал мне: "Почему вы думаете, что заработаете деньги там, где Anglo их не заработала?"⁸¹ Самоуверенность Мотсепе в конечном итоге оправдалась. При поддержке опытного руководителя шахт Андре Вилкенса (любезно предоставленного Anglo) он сделал шахты прибыльными, вернул Anglo деньги в течение трех лет и продолжил развивать свой успех. Со временем миллиардер из BEE направил часть своего растущего состояния на благотворительные цели.

Однако для многих других людей, практикующих BEE, благотворительность начиналась дома и оставалась там. Любопытно, что дух убунту - африканской философии, объединяющей идеи человечности и общности, - редко выливался в институционализированную филантропию, когда речь шла о BEE. Вместо этого политика расширения прав и возможностей породила форму компрадорского капитализма. Она привела к множеству нежелательных социально-экономических последствий. За это, какими бы благими намерениями ни руководствовалась Anglo, стремясь построить "Радужную нацию", она должна нести определенную долю ответственности. Возможно, группа слишком стремилась заслужить одобрение нового правительства; слишком хотела доказать АНК свою прогрессивность. Что же касается мотивов Оппенгеймера? На данном этапе жизни, по признанию HFO, он хотел лишь, чтобы его запомнили как "достаточно доброго и, если это не слишком громкое слово, мудрого человека".⁸² "Все хотят, чтобы их любили", - продолжал он, демонстрируя редкий проблеск публичной ранимости. Если подходить к этому вопросу благожелательно, то, возможно, именно этот импульс, окрашенный просвещенными корыстными интересами, лежал в основе усилий HFO по предоставлению новым политическим правителям Южной Африки материальной доли в экономике. Помогут ли эти действия сохранить его наследие? Окончательная расплата еще впереди.

 

Окончательная расплата 1996-2000

 

Когда Гарри Оппенгеймер приближался к последним годам своей жизни, его мысли, естественно, обратились к вопросам наследия. Компания Anglo American долгое время занимала двусмысленное положение в общественном воображении в том, что касалось ее "боевых качеств". В мрачные десятилетия апартеида Anglo была самой политически прогрессивной из горнодобывающих компаний. ХФО был последовательным критиком националистического правительства и его политики. Однако его компаниям удалось процветать под властью белого меньшинства; и, что еще более важно, заявляли недоброжелатели Anglo, корпорация служила опорой для строительства здания расового угнетения. Ни "Англо", ни более широкий бизнес-истеблишмент, настаивали они, независимо от того, что "тезис Оппенгеймера" мог бы иметь место, никогда не представлял серьезной угрозы для поддержания господства белой расы. Когда в 1994 году Оппенгеймер отказался от директорства в De Beers, Нельсон Мандела отдал ему дань уважения на прощальном ужине. Однако президент счел нужным охарактеризовать его похвалу: "Ослепительные достижения горнодобывающей промышленности и ваших великих корпораций, - сказал он, обратив свой суровый взгляд на Оппенгеймера, - были связаны с глубоко несправедливой системой труда". Проблемы, которые она нам завещала, имеют глубокие корни, и для их искоренения потребуются самоотверженность и преданность делу".¹ В самом начале переходного периода ХФО выразил мнение, что, оглядываясь назад, Anglo следовало бы сделать больше, чтобы противостоять старому режиму и улучшить благосостояние своих черных рабочих. Как он сказал группе интервьюеров из Financial Times (эта беседа вышла под заголовком "Старик и смена моря"), "когда бы вы ни оглянулись назад и сказали, сделали ли мы все, что следовало, вы никогда этого не сделаете...Моральный баланс Anglo (как и весь вопрос соучастия бизнеса в апартеиде) будет изучаться Комиссией по правде и примирению (КИП) в 1997 году, когда она будет выяснять, насколько белые корпорации извлекали выгоду из системы, и размышлять о том, достаточно ли они сделали для противостояния ей.

Судьба и династия были главными темами жизни Оппенгеймера. С самого детства Оппенгеймеру не давала покоя мысль о том, что его отец основал семейный бизнес. Его судьба и долг, по мнению Оппенгеймера, - продолжить его. Но сможет ли династия пережить его смерть? Будет ли De Beers, алмазная империя, построенная Оппенгеймерами на фундаменте, заложенном Родсом, по-прежнему сверкать в наступающую эпоху, как внешне безупречная Millennium Star, самый красивый бриллиант (по словам HFO), который он когда-либо видел? Неужели Anglo American, корпоративная громадина, вдохнувшая жизнь в Эрнеста Оппенгеймера, готова к расширению и процветанию? И останутся ли эти компании под эффективным контролем семьи? Именно эти вопросы крутились в голове Оппенгеймера, пока он приводил