Гарри Оппенгеймер: бриллианты, золото и династия - Michael Cardo

микроскоп.¹⁶ Комиссия провела серию "институциональных слушаний", чтобы изучить более широкие вопросы ответственности общества, вытекающие из правления белого меньшинства. Представители бизнеса были призваны к ответу за поведение своего сектора в прошлом, и этот процесс был повторен (с разной степенью враждебности и предполагаемой виновности) на слушаниях с участием религиозных организаций, юридического сообщества, сектора здравоохранения и СМИ. Отправная точка КИП, отраженная в ее заключительном докладе, заключалась в том, что апартеид мог укорениться только в том случае, если большое количество "наделенных правами, относительно привилегированных" южноафриканцев (то есть белых) либо "попустительствовали ему, либо просто позволяли ему продолжаться".¹⁷ Это казалось вполне разумным утверждением.

Естественно, учитывая исторические размеры и влияние компании Anglo, она оказалась на линии огня КИП. Бобби Годселл руководил составлением 19-страничного письменного представления в качестве смягчения ожидаемого приговора: это была частично апология, частично mea culpa.¹⁸ В документе подчеркивался вклад Anglo в экономику. За восемьдесят лет только золотодобывающие предприятия корпорации обеспечили "7 миллионов рабочих мест/лет", выплатили 98 миллиардов рандов в виде налогов и принесли Южной Африке 557 миллиардов рандов в иностранной валюте. Anglo стремилась быть хорошим корпоративным гражданином благодаря выплатам из Фонда председателя совета директоров и деятельности Фонда Урбана, предоставляя многорасовым людям возможности для образования, обучения и развития. С 1970-х годов компания повысила заработную плату чернокожих и стала инициатором признания чернокожих профсоюзов. По сравнению с другими финансовыми компаниями, занимающимися добычей полезных ископаемых, Anglo, как однажды охарактеризовал ее HFO, была "в разумных пределах этики".¹⁹ Действительно, высшее руководство Anglo последовательно выступало против апартеида в своих публичных заявлениях, из-за чего компания подвергалась презрению, а иногда и преследованию со стороны правительства. Тем не менее, признают авторы документа, "упущенные возможности" и разрыв между "словом и делом" были налицо. Anglo не смогла "в полной мере использовать" трехпроцентные ассигнования на жилье для чернокожих рабочих-мигрантов и их семей на своих золотых приисках; она могла бы сделать больше для борьбы с "социальными предрассудками", которые препятствовали найму и продвижению чернокожих и женщин на "важные профессии на поверхности"; и ей следовало провести десегрегацию рабочих мест гораздо раньше, чем в середине 1970-х годов.

Попеременная линия защиты и уступок Anglo повторилась на деловой инквизиции, где Ники Оппенгеймер, Джулиан Огилви-Томпсон и Годселл выступили от имени корпорации в львином логове. Они утверждали, что под руководством HFO компания Anglo выступала против апартеида на том основании, что он был "и морально неправильным, и экономически губительным".²⁰ Никки приступил к извинениям. Оглядываясь назад, становится ясно, что мы в Anglo не сделали всего, что могли или должны были сделать... за это мы должны принести свои извинения и раскаяться"²¹. Но выражения корпоративного раскаяния не возымели действия. Рассел Элли, экономический историк и член комитета TRC по нарушениям прав человека, возглавил обвинение против Anglo. Он повторил многие тезисы Cosatu и более широких левых. Элли утверждал, что Anglo оказывала финансовую поддержку правительству апартеида после событий в Шарпевиле. По его мнению, корпорация "практически передала" General Mining компании Federale Mynbou, чтобы укрепить связи между английским и африканерским капиталом и тем самым усилить силы африканерского национализма; она также создала Urban Foundation, чтобы кооптировать зарождающуюся черную буржуазию и "предотвратить фундаментальные изменения".²² Все это было явно наклонно, а в некоторых случаях и просто неверно. КИП искала злодеев, и Англо соответствовал этому идентификатору. Даже Борайн, бывший босс Годселла в Anglo, воткнул нож, когда Годселл давал показания от имени Горной палаты. (Помимо извлечения прибыли из ужасной тройки - труд мигрантов, законы о пропуске и система компаундов - горнодобывающая промышленность, отметил Борайн, имеет плачевные показатели в области охраны труда и техники безопасности. Помимо тысяч случаев туберкулеза и силикоза, она несет ответственность за гибель 69 000 шахтеров в результате несчастных случаев в период с 1900 по 1993 год.²³

Правда заключалась в том, что горнодобывающей промышленности, примером которой является Anglo American, несмотря на то что эта корпорация в плане этики превосходила своих коллег, действительно есть чем ответить. На протяжении большей части столетия она платила чернокожим рабочим прискорбно низкую зарплату и создавала для них ужасные условия труда и жизни. Однако КИП более или менее использовала институциональные слушания, чтобы выступить с полным осуждением всего бизнес-сектора. В отличие от виновных в грубых нарушениях прав человека, которым была объявлена амнистия в их индивидуальном качестве, КИП рекомендовала привлекать бизнес к коллективной ответственности за штрафные налоги, независимо от характера их прошлых проступков. Ее аргументация была в корне ошибочной. Комиссия приравнивала любую прибыльную деятельность при апартеиде к тому, что бизнес извлекал выгоду из "системы", чудовищного гибрида расового капитализма, а это, в свою очередь, TRC отождествляла с моральной ответственностью частного сектора. Единственный способ, которым бизнес мог бы избежать осуждения со стороны КИП, - это полностью отказаться от инвестиций в экономику ЮАР.²⁴ Не было признано, как рассуждала в своем представлении Энн Бернштейн (ранее работавшая в Urban Foundation, а теперь в Центре развития и предпринимательства), что бизнес обеспечил работой миллионы людей, создал инфраструктуру, "высвободил демократизирующее давление" и поддержал базу для экономического роста после апартеида.²⁵ Многие представители бизнеса, стремясь заискивать перед новым правительством, кланялись и отмахивались, произносили несколько извиняющихся банальностей и стремились поскорее уйти. Иоганну Руперту, наследнику империи Рембрандта своего отца Антона, оставалось задать острый вопрос. "Вы бы предпочли, чтобы Эрнест Оппенгеймер поселился в Австралии, а не в Южной Африке?" - спросил он комиссию раздраженным тоном.²⁶

 

Сезон прощаний

 

HFO ушел с поста председателя De Beers в 1984 году, но он оставался на посту директора еще десять лет, до 27 декабря 1994 года - ровно через 60 лет после своего первоначального назначения. Его преданность алмазам означала, что официальное расставание с De Beers всегда было самым тяжелым и долгим прощанием. В музее рудника Кимберли Оппенгеймер прощался со старой компанией Родса. "Как прекрасна De Beers! провозгласил HFO собравшимся друзьям и коллегам, вспоминая свою личную историю с алмазным картелем.²⁷ "Я бы точно не стал директором в возрасте двадцати шести лет без большого элемента кумовства", - признался он. Но он слышал, что "просвещенное кумовство" - один из "самых быстрых путей к эффективности". Это было одновременно и душевное путешествие по дорожкам памяти, и потрясающее выступление, одновременно пронзительное и воодушевляющее. "Взрослые мужчины плакали", - вспоминал позже Гэри Ральф.²⁸ "Даже король бриллиантов не вечен", - процитировал один журналист под заголовком "Уход Гарри О".²⁹

Сэр Филип Оппенгеймер умер в 1995 году. Он начал работать в De Beers в начале 1930-х годов, вскоре после того, как HFO