О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

в глубины крестильной воды или возвращение в лоно нового рождения. Символика нового рождения описывает соединение противоположностей — сознательного и бессознательного — посредством простых и конкретных аналогий. В основе всей символики нового рождения лежит трансцендентная функция. Поскольку эта функция обусловливает прирост сознательности (когда к прежнему состоянию прибавляются ранее бессознательные содержания), то это новое состояние несет с собой большее прозрение, что символизируется через усиление света[812]. Следовательно, в сравнении с относительно темным предыдущим состоянием налицо обретение просветленности. Во многих случаях свет выступает даже в форме видений.

Йога тропы в нирвану

829 Этот раздел дает одну из лучших формулировок полного растворения сознательности, которое, по всей видимости, и составляет цель йоги: «Нет двух таких предметов, как действие и действующий, а потому, если разыскивается действующий, но невозможно найти кого-то действующего, то цель всех взращиваемых плодов достигается вместе с полнотой совершенства».

830 Эта предельно исчерпывающая формулировка метода и его цели служит достойным завершением моего комментария. Сам текст, прекрасный и мудрый, не нуждается в дальнейшем комментировании. Его можно перевести на язык психологии и подвергнуть истолкованию при помощи тех принципов, которые я изложил в первой и показал во второй части своего материала.

XI

Психологический комментарий к «Бардо Тхедол» («Тибетской Книге мертвых»)[813]

831 Прежде чем приступить к этому вводному комментарию, нужно сказать несколько слов о самом тексте. Книга «Бардо Тхедол» содержит наставления для только что усопшего. Подобно «Египетской Книге мертвых», она призвана служить путеводителем в посмертном существовании бардо — символическом промежуточном состоянии, которое охватывает 49 дней между смертью и новым рождением. Текст состоит из трех частей. Первая часть, или «Чикхай-бардо», описывает психические события в мгновение смерти. Во второй части, или «Чьенид-бардо» (см. далее. — Ред.), рассматриваются сновидческое состояние после фактической смерти и так называемые кармические иллюзии. Третья часть, или «Сидпа-бардо», повествует о возникновении инстинктивного желания родиться и о пренатальных событиях. Показательно, что наивысшая степень прозрения и просветленности, следовательно, наиболее благоприятная возможность спасения, достигаются непосредственно в процессе умирания. Вскоре после этого приходят «иллюзии», ведущие в конце концов к реинкарнации, причем свет «лампад разума» постепенно гаснет и дробится на части, а видения становятся все более пугающими. Это погружение обозначает отчуждение сознания от спасительной истины и приближение к физическому возрождению. Наставления постоянно — на каждой стадии блужданий и треволнений — привлекают внимание усопшего к неизбывно присутствующей возможности спасения и объясняют ему природу его видений. В повседневной практике текст книги лама зачитывает рядом с телом покойника.

832 Полагаю, наилучшим способом выразить благодарность обоим первым переводчикам «Бардо Тхедол», покойному ламе Кази Дава-Самдупу и доктору Эвансу-Венцу, будет попытка облегчить западному человеку понимание величественного идейного мира и проблематики этого произведения посредством психологического комментария. Уверен, что всякий, кто прочтет эту книгу без шор на глазах и непредвзято воспримет ее содержание, получит от чтения большую пользу.

833 Текст «Бардо Тхедол», с полным на то основанием охарактеризованный его издателем У. Эвансом-Венцем как «Тибетская Книга мертвых», первой своей публикацией в 1927 г. вызвал изрядную шумиху в англоязычных странах. Этот текст относится к тем сочинениям, которые интересны не только специалистам по буддизму махаяны[814]; благодаря своей глубокой человечности и еще более глубокому прозрению таинств человеческой души, такие сочинения привлекательны и для профанов, жаждущих расширить свое понимание жизни. Со времени выхода в свет эта книга стала, если можно так выразиться, моим постоянным спутником, и я обязан ей многими подсказками и открытиями, а также ряду важнейших прозрений. В отличие от «Египетской Книги мертвых», о которой либо высказываются крайне сдержанно, либо говорят очень много, «Бардо Тхедол» предлагает читателю доступную для человека философию, обращенную именно к человеку, а не к божествам или дикарям. Эта философия является квинтэссенцией буддийской психологической критики и обладает в качестве таковой неоспоримым превосходством. Не только «гневные», но и «мирные» божества мыслятся как проекции в сансару человеческой души; эта мысль кажется просвещенному европейцу само собой понятной лишь потому, что напоминает о его собственных банализирующих упрощениях. Однако тот же европеец, усматривая в этих божествах проекции, вряд ли сумел бы воспринимать их как реальные силы. Зато книга «Бардо Тхедол» на это способна, она в некоторых своих важнейших метафизических посылках равно оставляет позади как просвещенных, так и непросвещенных европейцев. Эта книга исходит из молчаливого допущения об антиномическом характере любых метафизических высказываний и подразумевает качественные различия между ступенями сознания и метафизическими реальностями, им соответствующими. Величественная двойственность составляет опору этой необычной книги. Наверное, западному философу такой подход покажется спорным, поскольку Запад предпочитает ясность и однозначность; вдобавок одни отстаивают утверждение, что «бог есть», а другие столь же истово уверяют, будто «бога нет». Любопытно, как повели бы себя эти враждующие собратья с таким, например, положением: «Когда поймешь, что пустота твоего ума есть Состояние Будды и что Состояние Будды есть твое собственное сознание, ты сольешься с божественным умом Будды»?

834 Боюсь, что подобные высказывания не встретят сочувствия ни у нашей западной философии, ни у нашего богословия. В этом отношении книга «Бардо Тхедол» в высшей степени психологична, а наши философия и богословие все еще пребывают на средневековой, допсихологической стадии развития, где принято выслушивать, пояснять, защищать, критиковать и обосновывать лишь те высказывания, которые исходят от инстанции, единодушно выводимой за рамки обсуждения.

835 Впрочем, метафизические утверждения, будучи высказываниями души, целиком психологичны. Западному уму эта очевидная истина либо представляется слишком уж очевидной, когда такой ум в силу понятной враждебности впадает в просветительство, либо кажется недопустимым отрицанием метафизической «истины». Стоит западному человеку различить слово «психологический», он непременно толкует услышанное как «всего лишь психологический». Для него «душа» есть нечто крошечное и неполноценное, личное и субъективное, и тому подобное. Поэтому гораздо чаще говорят о «духе», всегда при этом как бы притворяясь, будто «дух» и вправду способен высказываться субъективно (разумеется, это некий «Всеобщий дух», или даже, если угодно, «Абсолют»). Такая отчасти забавная самоуверенность выступает, пожалуй, компенсацией за прискорбную малость души. Поневоле думаешь, что Анатоль Франс в своем «Острове пингвинов» выразил истину, вложив в уста святой великомученицы Екатерины Александрийской просьбу к Всевышнему: «…de leur accorder une ame immortelle, mais petite»[815].

836 Душа изрекает метафизические высказывания благодаря врожденной божественной творческой силе; проводит различия между метафизическими сущностями. Она есть и условие метафизической реальности, и сама эта реальность.

837 «Бардо Тхедол» открывается этой великой психологической истиной, доказывая, что перед нами не погребальный обрядовый текст, а наставление усопшим, проводник по изменчивым состояниям