Домик в Оллингтоне - Энтони Троллоп

Кросби вынул газету, но не мог сосредоточить своих мыслей на политических известиях. Не сделал ли он страшнейшей ошибки? Какую пользу принесет ему в жизни это подобие женщины, сидевшее против него? Не постигло ли его величайшее наказание и не заслужил ли он этого наказания? Действительно, его постигло величайшее наказание. Он не только женился на женщине, неспособной понимать высшие обязанности супружеской жизни, но сам был способен оценивать все достоинство женщины, которая их понимала. Он был бы счастлив с Лили Дель, и потому мы можем догадываться, что его несчастье с леди Александриной должно быть еще больше. Есть мужчины, которые, женившись на таком создании, как леди Александрина де Курси, приобрели бы субъект, всего лучше соответствующий им, как, например, сделал подобное приобретение Мортимер Гезби, женившись на ее сестре. Мисс Гризельда Грантли, сделавшаяся леди Думбелло, хотя несколько холоднее и несколько умнее леди Александрины, принадлежала к тому же разряду. Женившись на ней, лорд Думбелло приобрел желаемый субъект, если только злые люди позволят ему сохранить этот предмет. По поводу этой-то неудачи Кросби и был так сильно опечален, он видел и одобрял лучшую дорогу к жизни, а между тем сам же выбрал для себя дорогу несравненно худшую. В течение той недели в замке Курси, – недели, которая проведена была там вслед за вторым визитом в Оллингтон, он добровольно решил, что более способен к дурному пути, нежели к хорошему. Теперь этот путь лежал перед ним, и ему оставалось только следовать по нему.

Было очень холодно, когда новобрачные достигли Фолькстона, леди Александрина дрожала, садясь в карету, имевшую вид собственного экипажа, которую прислали в ее распоряжение на станцию железной дороги.

– Мы найдем хороший огонь в гостиной отеля, – сказал Кросби.

– Надеюсь, – сказала Александрина, – не в одной гостиной, я думаю, и в спальне.

Молодой муж чувствовал себя оскорбленным, но сам не знал, почему он чувствовал себя обиженным, и с трудом принудил себя выполнить все те маленькие церемонии, отсутствие которых было бы замечено всяким. Он, однако же, сделал свое дело, собрал все платки и шали, ласково разговаривал с Анной и обращал особенное внимание на дорожный туалет.

– В котором часу хотите вы обедать? – спросил он, приготовляясь оставить ее в спальне одну с Анной.

– В котором вам угодно, только теперь, сейчас же, я хочу чаю и хлеба с маслом.

Кросби отправился в гостиную, приказал подать чаю и хлеба с маслом, заказал обед и потом стал спиной к камину, чтобы немного подумать о своей будущей карьере.

Это был человек, который давным-давно решился, что его жизнь должна сопровождаться постоянным успехом. Кажется, все мужчины решали бы подобным образом, если бы только это зависело от одной решимости. Но, сколько мне известно, большинство мужчин не делает такой решимости, напротив, многие решают, что они будут безуспешны. Кросби, однако же, рассчитывал на успех и сделал уже многое для достижения цели. Он составил себе имя и приобрел некоторую известность. И все это, как он признавался самому себе, разлучалось с ним. Он прямо смотрел на свое положение и смело говорил себе, что модный свет нужно покинуть, но ему оставался еще официальный мир. Он все еще мог господствовать над мистером Оптимистом и делать покорного раба из Буттервела. Здесь теперь должна сосредоточиваться вся его жизнь, он должен стараться посвятить себя всецело одной этой сфере. Что касается жены и дома своего, он будет искать в нем завтрака и, может быть, обеда. Он будет иметь комфортабельное кресло и, если Александрине суждено сделаться матерью, постарается любить детей своих, но, главнее всего, никогда не будет думать о Лили. После этого он простоял и продумал о ней еще полчаса.

– Извините, сэр, миледи желает знать, к какому времени вы заказали обед?

– К семи часам, Анна.

– Миледи говорит, она очень устала и хочет прилечь до обеда.

– Очень хорошо, Анна. Я приду в ее комнату, когда наступит время одеваться. Надеюсь, что внизу тебе отведено удобное помещение?

После этого Кросби вышел на набережную прогуляться по ней во мраке холодного зимнего вечера.

Мистер Кросби и его жена отправились на медовый месяц в Фолькстон в половине февраля, а в исходе марта возвратились уже в Лондон. В течение этих шести недель ничего особенно интересного для нашей истории не случилось, если можно только допустить, что прогулки новобрачной четы по морскому прибрежью имеют особенный интерес. Относительно этих прогулок я одно могу сказать, что Кросби чрезвычайно обрадовался, когда они кончились. Задавать себе праздники – труд тяжелый, а задавать себе праздники без всякого занятия – еще тяжелее. В исходе марта новобрачные прибыли в новый свой дом, и, будем надеяться, леди Александрина не нашла его очень холодным.

В течение этого времени Лили окончательно поправилась от своей болезни. Болезнь не возвращалась, и вообще ничего такого не случилось, что могло бы возбудить новые опасения насчет Лили. Несмотря на то, доктор Крофтс выразил мнение, что было бы несвоевременно перевезти ее в новый дом, в день Благовещения. Март вообще считается месяцем неблагоприятным для больных, и потому с некоторым сожалением со стороны мистрис Дель, с весьма сильным нетерпением со стороны Белл и с убедительными доводами от самой Лили выпрошено было позволение сквайра провести в его доме апрель. О том, как принял сквайр это прошение и как согласился он с убеждениями доктора, мы расскажем в самом непродолжительном времени.

Между тем Джонни Имс продолжал в Лондоне свою карьеру без особенного удовольствия для самого себя и для леди, считавшей себя избранной царицей его сердца. Действительно, мисс Амелия Ропер становилась очень сердитою, раздражительной и в раздражительности своей продолжала разыгрывать роль, которая клонилась к тому, чтобы заварить в Буртон-Кресценте страшный кипяток. Она начала кокетничать с мистером Кредлем, не только в глазах Джонни Имса, но и в глазах мистрис Люпекс. Джонни это крайне не нравилось, – безрассудный юноша! Более всего на свете он заботился о том, чтобы отделаться от Амелии и ее притязаний, беспокоился до такой степени, что в минуты мрачного расположения грозил самому себе разными трагическими окончаниями карьеры своей в Лондоне. Он хотел поступить в солдаты, хотел уехать в Австралию, хотел всадить пулю в лоб, наконец, хотел «объясниться» с Амелией, сказать ей, что она мегера, выразить все свое отвращение к ней, потом бежать в Оллингтон и броситься к ногам Лили. Амелия была отравою его жизни. Несмотря на то, кокетство ее с Кредлем не нравилось ему, и он до такой степени был глуп, что решился даже высказать Кредлю свое неудовольствие.

– Разумеется, какое мне дело до нее, – сказал он. – Только мне кажется, что ты делаешь из себя большого глупца.

– Ведь я думал, что ты хочешь от нее отделаться.

– Для меня она ровно ничего не значит, но только, ты знаешь…

– Что же такое знаю я? – спросил Кредль.

– Тебе бы тоже не понравилось, если бы я стал ухаживать за той замужней женщиной. Вот и все тут. Уж не думаешь ли ты жениться на ней?