История Древнего Китая - Джон Генри Грэй

Путешествуя по Внутренней Монголии, я видел там растущие кусты чая, хотя их было и немного. Листья местного чайного дерева очень велики. Мне сказали, что из них делают чай только для кочевых монголов. Чаи здесь обрабатывают очень просто. Собранные листья помещают в железную сковороду, чтобы как следует обработать паром на медленном огне. После того как эта простая операция будет повторена семь или восемь раз, чай считается готовым.

Чай, известный как кирпичный, или плиточный, бывает двух видов: зеленый и черный. Зеленый кирпичный чай делают из листьев, упавших на землю или из-за сильного ветра, или из-за смены сезона. Их собирают, смешивают со стеблями или черешками, при просеивании, перебирании и веянии отделенными от аккуратно собранных вручную листьев. Затем кладут в ивовые корзины. Каждую помещают над железной сковородой, наполненной до краев кипятком, и ставят на медленный огонь (на горящий коровий навоз). Вода кипит, и пар постепенно пропитывает содержимое корзин. Затем эту массу помещают в формы и придавливают тяжелыми грузами. На фактории, где делают зеленый плиточный чай, эти операции занимают один месяц.

Черный кирпичный, или плиточный, чай тоже делают из опавших листьев и стеблей. Процесс его приготовления точно такой же, но он готов уже через три недели. Тридцать больших плиток зеленого плиточного чая составляют один тюк. На тюк черного плиточного чая приходится шестьдесят четыре плитки, поскольку они гораздо меньше, чем плитки зеленого. Такой чай обоих видов бывает самого разного качества: некоторые плитки очень грубые, а другие – совсем гладкие. Иногда поверхность плиток ровная; иногда она украшена рельефными изображениями цветов. Зеленый плиточный чай делают в Фэнчжоу провинции Хунань, а черный плиточный чай – в Сун-яне и в Ян-лу-туне провинции Хубэй.

Название последнего города напоминает мне путешествие, которое было бы удовольствием, если бы не происшествие, ужаснувшее меня. Это было пленение и немедленное наказание вора в Тяньчжэне, городе, где я провел ночь по пути из Ханькоу в Ян-лу-тун. Несчастного поймали в полночь, когда он пытался украсть тюк с чаем с джонки, стоявшей у пристани. Его насильно втащили на борт, и команда, которую разбудил полицейский, сорвала на нем свою неистовую ярость. В течение самое меньшее трех часов ночную тишь нарушали его отчаянные вопли. В конце третьего часа они внезапно прекратились. Несомненно, он умер под пыткой, которой подвергли его жестокосердые соотечественники. Такое зверское отношение к мелким похитителям грузов встречается не только в провинции Хубэй. В 1871 году, пересекая Жемчужную реку от Шамя-ня к Хэнаню, я увидел на носу сампана, плывшего на приливной волне, мертвое тело человека, который, как я узнал впоследствии, был забит до смерти командой джонки за то, что пытался украсть груз.

В Тяньчжэне люди были весьма не расположены к нам; проходя по главным улицам города темным вечером, мы подверглись нескольким нападениям, люди жестоко забрасывали нас камнями. Пока мы шли по узкому проулку, ведущему к пристани, человек, явно поджидавший нас, швырнул в мою голову настолько большой камень, что, если бы он попал в цель, результат оказался бы фатальным. Грозный снаряд пронесся со свистом у моего правого уха и мощно срикошетил от противоположной стены проулка.

Приехав в Ян-лу-тун, я нашел там множество обширных чайных ханов, в которых изготовляется черный плиточный чай. Опираясь на тамошний опыт, рискну утверждать, что заявление профессора Джонсона в его труде, озаглавленном «Повседневная химия», о том, что плитки часто укрепляют, смешивая листья с овечьим навозом и коровьей кровью, безосновательно. В Ян-лу-туне я купил некоторое количество плиток чая. Они все еще у меня.

Разные тюки плиточного чая отвозят из чайных ханов в тачках к берегам ближайшей реки, где их грузят на суда и отводят в Ханькоу. В этом порту тюки с чаем покупают русские купцы; они направляют от пятидесяти до семидесяти тысяч тюков плиточного чая ежегодно для продажи в розницу на рынки Монголии, Маньчжурии, Тибета и Сибири. В известной работе, о которой я уже упоминал, профессор Джонсон утверждает, что «монголы и другие татарские племена при использовании плиточного чая растирают его в мелкую пыль, кипятят с щелочной степной водой, добавляя туда соль и жир, и сливают жидкость, оставляя на дне осадок. Ее они сначала смешивают с молоком и маслом, а потом с небольшим количеством жареного мяса». Сэр Джозеф Хукер в своей работе «Гималайские дневники» говорит, что тибетцы пьют «нечто вроде супа, приготовленного из плиточного чая, причем листья этого чая сбивают с солью, сливочным маслом и содой, кипятят и переливают в чайник».

В уезде Аньни-юань области Пуэр-фу провинции Юньнань тоже делают плиточный, или кусковой, чай. Плитки формуют круглыми, по двадцати одному дюйму в окружности. Юньнаньский плиточный чай называется пуэр-фуским чаем. Китайцы его очень любят, не только из-за вкуса, но и из-за некоторых его качеств: он не только избавляет от разлития желчи, но и помогает при геморрое. Чем дольше хранятся плитки, тем крепче будет их настой. Несколько тюков ежегодно высылают в Пекин для самого императора и членов его семьи. Плиточный чай делают также в провинции Фуцзянь; там плитки намного меньше, чем хунаньские и хубэиские, они состоят из грубых чайных листьев, которые хранят после сбора более десяти лет, смешанных с другими ингредиентами. Китайцы, как правило, пользуются этим чаем как жаропонижающим средством.

Существует также продукт, который изготовляют из чая, под названием ча-бин, или чайные лепешки. Листья, из которых они состоят, спрессовывают в форме тонких круглых лепешек. Их делают из грубых чайных листьев, предварительно растертых в ступке в мелкий порошок. К нему добавляют древесную смолу, отчего образуется пастообразная масса. Чайными лепешками китайцы, и особенно жители провинции Гуандун, пользуются как жаропонижающим средством. Их делают в Лулуне в области Хуэйчжоу, провинция Гуандун, и в Шаогу-ане в области Шаочжоу той же провинции.

Изначально шелк – ткань из тонких мягких нитей, выпускаемых bombyx mori, или тутовым шелкопрядом, живущим на шелковице, – вывозили из Китая. Поскольку родина тутового шелкопряда – Китай, нам рассказали, что в течение очень продолжительного времени его разводили и делали ткани из его коконов только в этой стране. По всей видимости, шелка в Европе не ткали вплоть до начала VI столетия христианской эры. Задолго до этого времени Китай вел широкую шелковую торговлю с Персией. Когда в 325 году до Р. X. ее покорили македонские войска Александра Великого, китайские шелка были выставлены на продажу на всех рынках Греции. Некоторые авторы предполагали, что за несколько столетий до этого палестинские евреи были знакомы с шелком как с тканью, из которой шьют одежду, упоминание слова «меши», или «шелк», находят в книге Иезекииля (16: 10) о «шелковом материале». Однако даже если речь действительно идет о шелке, из этого не следовало, что евреи общались с китайцами. Этот факт можно объяснить тем, что Иезекииль в течение нескольких лет был пленником у вавилонян. Тем не менее все это только догадки – ведь неизвестно даже, знали ли о шелке вавилоняне. В Риме, по-видимому, шелковые ткани стали известны к концу республики. Позже, в царствование Тиберия, римский сенат издал закон, запрещающий мужчинам уподобляться женщинам, надевая шелковые одежды. В конце концов этот закон был отменен, так как мы читаем, что в 220 году император Гелиогабал носил шелка. В это время цена шелковых изделий в Греции и Италии делала их доступными лишь для царей или очень богатых людей. Однако огромная рыночная цена шелка объяснялась не его нехваткой в Китае, а серьезными трудностями, с какими сталкивались персидские и индийские купцы при больших закупках. Торговые отношения между персидскими и индийскими купцами – с одной стороны, а китайскими – с другой были несовершенными и нерегулярными, и многое им препятствовало. Если к тому же учесть огромную протяженность большого караванного пути, ведшего из Византии через Азию в Серику (вряд ли можно сомневаться в том, что это слово обозначало Китай), мы не увидим ничего удивительного в непомерных ценах на шелк. Между Византией и подножием Гималаев лежал путь длиной более чем две тысячи миль. Согласно Птолемею, только от Гималаев до Серики караван шел не менее семи месяцев.