Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры - Егор Станиславович Холмогоров

которой римляне обладали бы сильными горными цепями Корсики и Сардинии, укрепленными постами Таррагоны, Лилибеума и Мессины, итальянскою береговой линией близ Генуи и союзными крепостями в Марселе и других пунктах; если бы при этом римляне располагали также вооруженной силой, способной пересекать эту пустыню по желанию, а их противник, будучи значительно слабее их в отношении такой силы, вынужден был именно поэтому на большой обходный путь для сосредоточения своих войск, то весь смысл такого военного положения был бы сразу понят, и не было бы слов, достаточно веских для выражения значения и влияния упомянутой силы римлян… В рассматриваемом случае флот играл роль силы, господствующей на предполагаемой пустыне, но так как эта сила действовала на стихии, незнакомой большинству писателей, и так как деятели её с незапамятных времен стояли как бы в стороне, не имея проповедника своего значения и значения профессии своей, то её огромное, решающее влияние на историю той эры, а вследствие этого и на историю мира, не было принято во внимание».

В построениях А. Мэхэна, равно как и всех «атлантических» геополитиков, море воспринимается именно как среда, которая может быть редуцирована до «пустоты», до чистого «пространства», и которая именно в силу своей бескачественности и однородности оказывается удобна для проведения коммуникаций, в отличие от окачествованной и разнородной суши. Собственно, если бы море было действительно пустыней, было бы лишено воды, ветров, глубин и отмелей, то это лишь улучшило бы его свойства с точки зрения «атлантической» стратегии.

Это пустотно-коммуникативное восприятие моря и связанное с ним восприятие морской силы прежде всего как господства над проведением и прерыванием коммуникаций является порождением того типа геополитического мышления, которое соответствовало «средиземноморской» и особенно «клочкообразной» эпохам создания «могущественных территориальных владений», выделенным выдающимся русским геополитиком В. П. Семеновым Тянь-Шанским. Для первой и, особенно, для второй системы характерно восприятие моря как препятствия/коммуникатора, а морской силы — как инструмента взаимного обращения этих позиций. Только владение морской силой позволяло создавать «средиземноморские» и «клочкообразные империи», а утрата или ограничение её вели и к скорой гибели этих геополитических систем.

Океан в геополитической мысли адмирала Горшкова есть окачествованная стихия, которая должна быть освоена человеком. Тот же Семенов Тянь-Шанский выделяет третий тип могущественных территориальных владений — чрезматериковые державы, тянущиеся от моря до моря и от океана до океана, и за счёт этого обладающие сильным и трудноуязвимым континентальным ядром. Именно такими державами оказались Россия и, в несколько меньшей степени, Соединенные Штаты Америки, которые хотя и тянутся через материк, но свои основные центры имеют на морских побережьях, в то время как глубинка оказывается, прежде всего, соединительным пространством (за подробностями авторского видения этой и некоторых других тем, связанных с морской идеей России, отсылаем к нашей работе «Геополитика авианосцев»). Мысль русского геополитика не шла так далеко, чтобы высказать предположение: какая концепция морской силы будет адекватна идее чрезматериковой державы?

На этот вопрос ответил, возможно, даже не будучи знаком с теорией Семенова Тянь-Шанского, адмирал Горшков. В его геополитике центральным понятием является не море, а Океан. Океан для Горшкова не есть бескачественная среда, без ущерба для стратегического смысла редуцируемая к пустоте. Коммуникативная функция морей признается им существенной, но не единственной и даже, вероятно, не главной. Океан в геополитической мысли адмирала Горшкова есть окачествованная, обладающая множеством экономических, экологических, коммуникативных, жизненных измерений стихия, которая должна быть освоена человеком.

Если для Мэхэна море тем интересней, чем более оно бескачественно и пусто, чем в большей степени оно подчиняется простой власти обладателя «морской силы», то для Горшкова Океан тем более интересен, чем в большей степени он заключает в себе полезные ископаемые и биологические ресурсы, чем больше возможности у океанской среды и — совершенно другой стихии жизни, нежели суша. Коммуникативные возможности мирового Океана являются лишь частным случаем особых свойств гидросферы по сравнению с другими земными средами. Именно «полнота» океанской стихии, наполненность её движением и жизнью, во много раз более непостижимыми и таинственными для человека, чем даже космические просторы, и делает её объектом освоения человеком.

«Сущность морской мощи государства, как нам представляется, составляет степень возможности наиболее эффективно использовать Мировой океан, или, как иногда говорят, гидросферу Земли, в интересах государства в целом. В понятие морской мощи государства в качестве основных компонентов мы включаем возможности государства в изучении (исследовании) океана и освоении его богатств, состояние транспортного и промыслового флотов и способность их обеспечивать потребности государства, а также наличие соответствующего интересам этого государства военно-морского флота, поскольку в мире существуют антагонистические социальные системы. Разумеется, характер использования океана и степень развития вышеуказанных компонентов, в конечном счёте, определяются достигнутым уровнем экономического и социального развития государства и его политикой», — таковы чеканные формулировки из «Морской мощи государства» (Горшков, С. Г., 2017: с. 27–28).

В геополитическом мышлении Горшкова земное, сухопутное государство, с его экономической, экологической, транспортной и военной системой выходит в Океан, расширяя свои хозяйственные, научные, транспортные и военные возможности, используя специфические для водной среды свойства. Вообразить себе море пустыней Горшков бы не смог и не захотел, поскольку для него очевидно, что сущность морской мощи именно в использовании специфики Океана.

Более того, в своих теоретических построениях адмирал Горшков сознательно ставит военно-морскую компоненту морской мощи в подчиненное положение по сравнению с экономической: «Никоим образом не означает, что морская мощь страны зависит только от реальной боевой мощи Военно-Морского Флота. Её следует рассматривать прежде всего как способность государства все ресурсы и возможности, которыми располагает океан, поставить на службу человека и полностью использовать для развития экономики, состоянием которой в конечном счете определяются все стороны жизни нашей страны, в том числе и её обороноспособность» (Горшков, С. Г., 2017: с. 29).

Океаническая теория Горшкова является военно-морским выражением той геополитической философии, которую требует для себя особенность России как «чрезматериковой» державы, мощь которой разворачивается из глубины континента. Моря и океаны в перспективе русской геополитики должны восприниматься как продолжение берега и континентального шельфа; устойчивость флота такой державы в море зависит от устойчивости владения ею берегом и полноты мобилизации экономических ресурсов водной среды. Океан же рассматривается как объект не коммуникации или прерывания чужих коммуникаций, а как пространство дальнейшей экспансии. Уже не разбросанные среди морей и океанов участки суши, соединенные мнимой «пустотой», а сами моря и океанские глубины рассматриваются как потенциальная среда обитания.

При этом мысль русского адмирала опирается на сами основы славянской цивилизации — первичная водная среда для русского этноса — река, воспринимаемая как жизненная среда: «Мореплавание древних славян носило самобытный характер и возникло как следствие потребностей экономического развития. Наши