По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

Как это ни удивительно, но в этот раз у нас не отекали ноги, и через 3–4 дня мы все стали чувствовать себя, как обычно. Рассматривая фотоснимки эскимосов до и после санного похода, читатель, может быть, лучше уяснит, насколько велико было напряжение сил, которое мы испытали за время похода к полюсу и обратно, и представит себе нашу повседневную жизнь – изматывающий душу тяжкий труд на пределе сил и возможностей, который воспринимался нами как часть рутинной работы, необходимой для достижения цели.

Одной из первоочередных задач после возвращения на судно и восстановления режима сна была раздача наград служивших нам верой и правдой эскимосов. Всем им были выделены винтовки, патроны, ружья и заряды для ружей, топоры, ножи и прочее; и они радовались этим подаркам, как дети, которые получили несметное количество игрушек. Из всех вещей, которыми я в разное время их наделял, самыми ценными для них оказались подзорные трубы: ими можно было пользоваться на охоте, высматривая дичь на большом расстоянии. Те четверо, что дошли со мной до полюса, получили к тому же от меня вельботы, палатки и другие сокровища, но позже, когда я доставлял их к месту жительства на побережье Гренландии, которое лежало на пути следования «Рузвельта» на юг.

Мое повествование подходит к концу. Возвратившись на «Рузвельт», я узнал, что Макмиллан и доктор вернулись на корабль 21 марта, Боруп – 11-го апреля, эскимосы из партии Марвина – 17 апреля и Бартлетт – 24 апреля. Макмиллан и Боруп отправились на побережье Гренландии еще до моего возвращения, чтобы оставить для меня запасы продовольствия на случай, если меня оттеснят дрейфующие льды и я вынужден буду возвращаться тем же маршрутом, что и в 1906 году. (Боруп, возвращаясь на сушу, сделал для меня склад на мысе Фэншо-Мартин, на побережье Земли Гранта, милях в 80 к западу от мыса Колумбия, таким образом обеспечив меня всем необходимым в случае дрейфа в обоих направлениях).

Кроме того, Боруп, пользуясь помощью эскимосов, воздвиг на мысе Колумбия постоянный памятник, представляющий собой груду камней, сложенных вокруг основания указательного столба, сделанного из планок нарт, с четырьмя консолями, указывающими истинные направления: север, юг, восток и запад. Вся конструкция укреплена оттяжками из прочной фортепианной проволоки от лота. На каждой консоли – медная пластина с выбитой на ней надписью. На восточной консоли написано: «Мыс Моррис-Джесеп, 16 мая 1900 г., 275 миль»; на южной: «Мыс Колумбия, 6 июня 1906 г.»; на западной: «Мыс Томас-Хаббард, 1 июля 1906 г., 225 миль»; и на северной – «Северный полюс, 6 апреля 1909 г., 413 миль». Под ними в рамке, прикрытый от непогоды стеклом, следующий документ:

Экспедиция к Северному полюсу Арктического клуба Пири, 1908 г.

Этот монумент обозначает пункт отправления и возвращения санной экспедиции Арктического клуба Пири, которая весной 1909 года достигла Северного полюса.

Участниками санной экспедиции были Пири, Бартлетт, Гудселл, Марвин (утонул 10 апреля, возвращаясь с 86°38' северной широты), Макмиллан, Боруп, Хэнсон.

Санные партии отправлялись отсюда с 28 февраля по 1-го марта, а возвращались с 18 марта по 23 апреля.

Пароход клуба Пири «Рузвельт» зимовал у мыса Шеридан в 73 милях к востоку отсюда.

Командир Роберт Пири, Военно-морской флот США, глава экспедиции.

Капитан «Рузвельта» – Роберт Бартлетт.

Старший механик – Джордж Уордуэл.

Хирург – Джордж Гудселл.

Помощник – профессор Росс Марвин.

Помощники – профессор Дональд Макмиллан, Джордж Боруп, Мэттью Хэнсон.

Чарльз Перси – стюард.

Томас Гашью – помощник капитана.

Джон Коннорс – боцман.

Джон Коуди, Джон Барнз, Деннис Мэрфи, Джордж Перси – матросы.

Бэнкс Скотт – помощник старшего механика.

Джемс Бентли, Патрик Джойс, Патрик Скинз, Джон Уайзмен – кочегары.

18-го числа Макмиллан и Боруп с пятью эскимосами и шестью нартами отправились на побережье Гренландии, чтобы организовать склады продовольствия на случай, если моя партия вынуждена будет высадиться на землю там же, где и в 1906 г., а, кроме того, провести серию наблюдений за приливам-отливами на мысе Морис-Джесеп. Поэтому я сразу же отправил к ним двух эскимосов с лотом и запиской, в котором сообщал Макмиллану и Борупу о нашей безоговорочной победе. В наши планы входило отправить Бартлетта провести серию замеров океанских глубин на расстояние от 5 до 10 миль между мысом Колумбия и восьмым лагерем, чтобы исследовать поперечный профиль континентального шельфа и глубокий каньон вдоль него.

Бартлетт уже приготовил было для этой цели свое оборудование, но я решил не посылать его, потому что он был не в лучшей физической форме: у него сильно опухли ступни и лодыжки, а горе-утешители его только раздражали. Мое же состояние здоровья весь остальной период пребывания на севере было вполне удовлетворительным, если не считать больного зуба, который время от времени досаждал мне уже в течение трех недель.

Впервые за все экспедиции я провел май и июнь на судне. Раньше всегда оставались какие-то недоделанные работы в полевых условиях, но в этот раз вся основная работа была завершена и нужно было только упорядочить результаты. В этот период энергия моих эскимосов уходила, главным образом, на короткие вылазки неподалеку; суть поручений, как правило, сводилась к тому, чтобы добравшись до тех мест между судном и мысом Колумбия, где располагались склады, и перевезти на борт неиспользованные запасы. В перерывах между этими короткими поездками делалась кое-какая другая интересная работа.

Большая часть этой дополнительной работы выполнялась другими участниками экспедиции, но у меня было полно работы и на борту «Рузвельта». Где-то около 10-го мая наступила по-настоящему весенняя погода. В этот день мы с Бартлеттом начали генеральную уборку нашего дома. Мы осмотрели все каюты, навели порядок во всех дальних углах, просушили все, что необходимо было просушить; ют был завален всяким хламом, который копился на судне почти год. В тот же день началась и весенняя работа на судне: были сняты зимние чехлы с дымовой трубы и вентиляторов «Рузвельта» и команда стала готовиться к пуску машин.

Несколько дней спустя возле нашего корабля появился красавец-песец и даже сделал попытку взобраться на борт. Один из эскимосов убил его. Поведение зверька было весьма необычным: он вел себя так же, как ведут себя эскимосские собаки, когда на них находит помрачение рассудка. Эскимосы говорят, что в окрестностях Китового пролива песцы часто подвергаются приступам такого рода болезни: известны случаи, когда они пытались ворваться в иглу. Болезнь, которой страдают полярные собаки и песцы, по внешним проявлениям схожа с одной из форм бешенства, но, по-видимому, не имеет никакого отношения к обычному бешенству, так как не опасна для человека и не заразна.