Записки беспогонника - Сергей Голицын

Меня охватило чувство омерзения. В тот час, когда нас так доверчиво и гостеприимно угощали, эти негодяи отправились грабить. И еще я сразу понял — в ближайшем городе находится наша комендатура, дойдет дело до нее — скандалу не оберешься. Надо преступников забрать себе.

Я постарался успокоить поляков, сказал, что арестую и сам накажу грабителей. Поляки видели, как мы спешно, без завтрака снялись с места и поехали. Все сели на подводы, а эти двое зашагали между подводами пешком, без ремней, с опущенными головами. Обычно, когда мы ехали, многие пели, переговаривались; на этот раз ехали молча.

Километров через 10 мы прибыли на место будущих работ. Нашли на берегу Вислы пустой хутор и расположились в нем. Все выстроились «покоем», Литвиненко и я встали перед строем, конвойные вывели обоих преступников.

— Здравствуйте, товарищи бойцы! — гаркнул я.

Мне отвечали нестройным «пум-пум-пум». Я заговорил горячо, грозился при повторении таких позорных случаев отдавать мародеров под суд военного трибунала, напомнив о миссии освободителей, не преминул помянуть и великого Сталина. А в конце своей речи я сказал, что сажаю преступников под арест на хлеб и на воду, до того дня, пока мы не окончим работы на этом месте. Зная, что оба молодца успели избрать из новых девчат ППЖ, я добавил:

— Если кто даст негодяям хотя бы кусок хлеба, я и того посажу.

На хуторе был большой погреб. Я сам отвел преступников и сам запер их на замок. В тот же день обе девчонки ППЖ были пойманы, когда через решетчатое окошко передавали своим кавалерам обед. Я их тоже запер, но в другой погреб. А им передали ужин их подруги Таня и Аня — ППЖ Самородова и Литвиненко. Но ведь невозможно же посадить обеих возлюбленных моих помощников. К тому же на работах недоставало мужчин. И тогда я также торжественно перед строем «простил» всех преступников. На этом инцидент был исчерпан.

Место, где раньше стоял мост через Вислу, легко угадывалось по насыпи на подходе к нему. У нас с собой было метров сто стального троса, мы разрубили его на двадцатиметровые отрезки, достали у поляков лодки и с каждой пары лодок стали водить тросом по дну реки на месте прежнего моста. Многие оказались плохими гребцами, а Висла текла быстро. Шарили до дну тросом, шарили — никаких скрытых свай не обнаруживали. Я стоял на берегу и сигналил, указывая флажками — где шарить.

Под моей командой было человек сорок мужчин и столько же девчат. Мужчины усердно старались в лодках, а девчатам решительно нечего было делать. А я знал, что ничто так не развращает, как безделье.

Сколько-то их чистило ежедневно картошку и рыбу, придумал я ежедневно делать пельмени, но и на пельменях больше десяти девчат не займешь. Еще они стирали, чинили одежду. Попробовал я предлагать их окрестным полякам на прополку огородов, на другие работы. Поляки охотно брали у нас лошадей на свои полевые работы и давали за это картошку, сало и, разумеется, бимбер, а от девчачьей помощи отказывались. Я злился, вот набрали в роту девчат, а занять их не можем.

Одна из них — Маруся — особенно меня беспокоила — у нее очень быстро увеличивался живот. Когда под Кульмом Самородов приводил девичье пополнение, всех их проверяла медсестра — Чума. Но она умела определять лишь вшивость и чесотку, а не беременность. И в результате мне, который в те дни по совместительству занимался медициной, кажется, предстояло стать акушером. Я расспросил всех девчат, но никто из них никогда не рожал и не присутствовал при родах. А Маруся все толстела. Особенно было страшно за нее на марше, когда, спускаясь с горок, кони пускались вскачь и телеги начинали трястись. Каждое утро я с опаской поглядывал на Марусю, но пока она по-прежнему чистила картошку, пела с подругами и куда менее, чем я, беспокоилась о своем будущем.

Поваром у нас был Леша Могильный. Готовил он с увлечением, но не очень умело, в свободные часы ходил по хуторам, доставал у поляков различную зелень для приправы.

Однажды он с таинственным видом отвел меня в сторону и сказал, что в одном хуторе поляки прячут немецкую семью и, по слухам, дочка там писаная красавица.

В тот же вечер отправились на хутор Литвиненко, Могильный и я, будто предлагать наших лошадей для пахоты.

Вошли в дом, хозяин поляк казался растерянным. Тут вошел старик. Я сразу понял, что он немец, заговорил с ним, узнал, что хозяином хутора был раньше он, а поляк батраком, теперь их роли поменялись. Я сказал, что хочу осмотреть весь дом и, не ожидая разрешения, вместе с Литвиненкой прошел в следующую комнату, открыл дверь в третью. Там сидели обнявшись мать и дочь. Дочь была лет 18, рослая, с большой светлой косой, действительно — красавица. В глазах обеих чувствовалась такая мука, что я тотчас же закрыл дверь. Сказав поляку, чтобы заявил о немецкой семье в город, в нашу комендатуру, а не прятал, я ушел со своими спутниками.

Тут на берегах Вислы мы усердно занимались рыболовством. Надо сказать, что все воинские части еще с Белорусских озер и рек в свободные часы нещадно глушили рыбу, несмотря на строжайшие запретительные приказы. Ведь нет-нет то в одной воинской части, то в другой кому-либо отрывало пальцы или руку. В нашей роте таких несчастных случаев не бывало.

Бикфордов шнур и тол мы доставали у подрывников или минеров за самогон. Шнур экономили, прикрепляли к похожим на мыло кускам тола совсем маленькие отрезки, особенно наловчился глушить рыбу Литвиненко. И почти ежедневно к нашему командирскому столу подавался то судак, то щука или лещ.

Однажды на Висле появился маленький пароходик и остановился против бывшего моста. От пароходика отчалила лодка и прямо направилась к нам. Матрос принес мне письмо за подписью майора Баландина немедленно прибыть с докладом о проделанных работах.

Зная любовь начальника 1-го Отдела УВПС-100 к хорошей кухне и к спиртному, я тут же забрал только что сваренного великолепного судака, литр бимберу и вместе с нашим поваром Лешей Могильным отправился на пароходик.

В каюте я увидел Баландина и неизвестного мне моряка, капитана 3-го ранга. Отрапортовал Баландину и тут же стукнул об стол литром, а Могильный поставил блюдо с судаком, обложенным всякой зеленью.

У Баландина загорелись глаза, а моряк сухо сказал:

— Мы вас вызвали для доклада.

Я развернул свои схемы. Показал, где, согласно инструкции, сбоку расставил створы вешек (я был все же геодезист по специальности), объяснил, как сигнализировал флагами, как систематически, метр за метром с помощью троса проверялось дно реки, где раньше был мост…

Моряк, видно, остался доволен моим докладом, он сразу повеселел, но на всякий случай приказал мне вторично проверить дно реки. И мы занялись обедом. Тут Баландин рассказал о гибели майора Харламова. Кусок никак не шел мне в горло, я был искренно огорчен, что не стало того офицера, который так недавно провожал нас на берег Вислы.

И еще Баландин рассказал, что Пылаев работы заканчивает, а наша рота должна следовать куда-то за Варшаву. На этом мы расстались.

Отправляя меня из Плоцка, Пылаев приказал выдать взводу сухой паек на 10 дней и сказал, что в случае, если придется двигаться куда-либо дальше, он мне даст знать. Прошло 10 дней, а от Пылаева не было ни слуху ни духу.