Море изобилия. Тетралогия - Юкио Мисима

Мужчинам в доме запрещалось входить в кухню, так что Исао принял у матери пестрое фаянсовое блюдо в коридоре. На нем были красиво разложены ломтики сырой рыбы — морского окуня, палтуса, в общем, такой, что не часто появлялась в меню учеников. Исао не понравилась вся эта возня с угощением. А Минэ поразило неприязненное выражение на ледяном лице сына, который в темном коридоре неохотно взял у нее из рук блюдо.

— По какому поводу такое изобилие?

— Для меня твое возвращение домой — праздник.

— Я всего-то на неделю уезжал тут неподалеку, а ты встречаешь так, будто я был за границей.

Исао никак не мог отделаться от мыслей о Курахаре и его деньгах. Это было самое неприятное — в собственном доме его постоянно преследует это имя. Оно отравляло и воздух школы, и воду, и все, что он брал в рот.

— Я специально приготовила, старалась, а ты и не рад. — Исао пристально посмотрел в глаза матери, которая явно обиделась. Зрачки были в постоянном движении, никак не могли успокоиться, как воздушный пузырек под стеклом строительного уровня. Под взглядом Исао глаза матери разом приобрели рассеянное выражение, скользнули куда-то в сторону.

Угощение, наверное, было просто очередной причудой. Но Исао не хотелось, чтобы в доме сейчас происходило что-то необычное, неважно, хорошее или плохое, хотя он понимал, что такое настроение связано со своего рода тревогой. Самые незначительные перемены были для него сейчас большой нагрузкой.

— Говорят, ты получил от Учителя выговор? Слышала от отца, — мать произнесла это даже кокетливо, как бы в шутку. Исао брезгливо представил себе брызги слюны, которые полетели с губ матери на просвечивающие ломтики рыбы. Воображая, как слюна потоком течет на только что нарезанную рыбу и зелень морских водорослей, украшавшую блюдо, Исао стремился таким образом прогнать другое неприятное ощущение.

— Да ничего особенного, — последовавший без намека на улыбку ответ Исао был, конечно, совсем не таким, какой хотела услышать мать.

— Вот противный, отвечаешь, словно чужой. А мать все беспокоится. — Минэ схватила с блюда ломтик рыбы и неожиданно сунула его Исао в рот. Тот обеими руками держал блюдо и не мог воспротивиться. Рот непроизвольно раскрылся под напором сильных материнских пальцев. Глядя, как мать, скрывая слезы, навернувшиеся на глаза, повернулась спиной и ушла в кухню, Исао поморщился: с ним обращались так, словно провожали на фронт. Материнская печаль каким-то чужеродным телом застряла во рту — он сердился, ему казалось, что кусок прилипает к зубам.

Отчего все вдруг сошло с привычной колеи? Трудно было поверить в то, что мать просто интуитивно что-то почувствовала или прочла в глазах сына его готовность к смерти.

Воспитанники приветственными криками встретили Исао, появившегося в столовой с блюдом рыбы, но тот вдруг почувствовал себя далеко от привычных лиц, от этих привычно рассевшихся за столом людей. Он принял решение. А его товарищи по-прежнему балуются стихами, проводят время в разговорах о любви, юношеских стремлениях, об обновлении, о горячей крови. Среди других бросалось в глаза лицо Савы, сладкой улыбкой напоминавшее лик монаха. Теперь он знал, что Сава не предпринял никаких действий, следовательно, он, Исао, не допустив тогда Саву в их ряды, поступил мудро.

Исао всерьез задумался над тем, что ему необходимо научиться натягивать на лицо маску, когда он общается с людьми. Он был уже не рядовой личностью. Пусть не все это заметят, но допусти он небрежность, окружающие сразу это почувствуют. Учуют запах дымящегося у него внутри фитиля.

— Говорят, Учитель Кайдо строже всех ругает тех учеников, которых больше всего любит, за кем больше всего следит. Вот Исао и испытал это на себе, — услышав эти слова, Исао понял, что слухи о том небольшом инциденте долетели и сюда.

— А что сделали с фазаном?

— Да съели в тот лее вечер.

— Здорово! Не думал, что Исао так метко стреляет.

— Да то не я стрелял, — весело отозвался Исао, — Учитель говорит, стрелял мой мятежный дух, это он попал в цель.

— Вот появится красотка и усмирит мятежный дух!

Все с удовольствием ели, много говорили. Один Сава все время молчал и только улыбался. Исао, весело болтая, не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть в его сторону.

Неожиданно Сава, перекрывая общий шум, произнес:

— Сегодня мы поздравляем Исао, который после обучения стал еще сильнее, и я хочу прочитать для него стихи.

В затихшей столовой загрохотал голос Савы. Пронзительный, пламенный, словно рвущийся из легких, он напоминал ржание коня, предчувствовавшего бурю.

— «Отринув дух чужой, мы выполним свой долг перед отчизной. Неужто слов о нас не скажут? Что смерть, коль действие великое свершив, добудем славу».

Исао сразу узнал строки Инокити Миноуры, но эти предсмертные стихи молодого командира взвода, погибшего на границе, по своему содержанию никак не годились на роль поздравительных.

Все зааплодировали, и Сава со словами:

— И еще одно. Для того чтобы порадовать учителя Кайдо, — он выступил вперед и прочитал стихи Мицухиры Томобаяси:[98] — «Народ чистейший сей страны богов, душой блуждая, малого того, что Буддою назвали, словам внимает. Теперь его отринь, довольно жаловаться Будде, народ чистейший сей страны богов».

При словах «душой блуждая, малого того, что Буддою назвали, словам внимают» все рассмеялись, вспомнив выражение лица Кайдо, такое же веселье вызвали и слова «Довольно жаловаться Будде».

Смеющийся вместе со всеми Исао ощутил за строками первого стихотворения чувства человека, который умирает в состоянии бессильной ярости. Сава, который так клялся умереть, сам вовсе не стыдился того, что продолжает жить, он стремился, чтобы Исао осознал чувства юноши, погибшего в 1-й год Мэйдзи.[99]

Исао передернуло. Этот Сава, вместо того чтобы стыдиться самому, заставлял стыдиться его. Сава определенно, вернее, Сава единственный видит его насквозь, знает, что смерть манит Исао, словно намазанная медом, и что он гордится своим решением умереть.

И Сава, можно сказать, купил это за деньги, что пожертвовал на их дело.

27

Седьмого ноября лейтенант Хори прислал сообщение — он хотел, чтобы Исао немедленно пришел к нему один. Исао пошел. Лейтенант ждал его, так и не сняв военную форму. Он был не похож на себя. Исао, как только он вошел в комнату, сразу охватило предчувствие беды.

Давай поедим. Я сказал внизу. — Лейтенант поднялся и включил свет.

Я бы хотел прежде поговорить.

Успеется.

При свете небольшая, безо всякой обстановки простая комнатка выглядела как пустая коробка. Было довольно холодно, но в жаровне углей, похоже, не было. За закрытыми перегородками в коридоре