Час в копилке - Фёдор Михайлович Шилов

трёх составленных торец в торец столов. На соседних стульях уже сидели: крупная дама в сером обтягивающем платье, щуплый подросток с бритым затылком и ещё одна женщина с высоким начёсом из седых волос. Членов комиссии Макс пока видел только со спины.

Он занял место вдали от всех — на последнем ряду, почти в самом углу, как раз перед разноцветными фонами для фотографирования. Большая часть из них была свёрнута в укреплённый под потолком рулон, и только выбившиеся, наползающие друг на друга полоски жёлтого, красного и зелёного цветов ярким флагом неизвестной страны украшали стену. В углу стоял осветительный прибор, названия которого Макс не знал, но видел такой, когда фоткался на паспорт. Там же Макс разглядел несколько штативов под фотоаппараты.

Один за другим выступали пришедшие парни и девушки. Кто-то уходил сразу после выступления, кто-то снова занимал своё место, дожидаясь друзей или решения экзаменаторов. Или просто из желания посмотреть на талантливых соперников. Экзаменаторы реагировали дружелюбно и всё-таки скупо, никого не купали в аплодисментах и не выносили однозначного вердикта сразу после выступления. Нескольким выступающим сказали напутственные слова, а пухлощёкому повезло больше всех: ему досталось дружное «Браво» — от комиссии и зрителей.

Макс всё больше вжимался в свой почти-угол. Он не обладал и десятой долей таланта любого из присутствующих и не дотягивался вокально даже до самого нестройного и неокрепшего голоска из тех, что услышал за вечер. Парни и девушки читали Бродского, Маяковского, шпарили наизусть без запинки отрывки из «Войны и мира», «Мёртвых душ» и «Героя нашего времени».

И — вот чёрт — песни действительно оказались обязательными! И никто ж не взял «Кузнечика» или «Антошку». Большинство подготовило арии из мюзиклов. «Шахматы», «Призрак оперы», «Иисус Христос — суперзвезда», «Кошки». Хорошо если на русском! А то нашёлся уникум, затянувший о «поре соборов кафедральных» из постановки про Эсмеральду. Куплет на французском, а припев на английском!

Примерно через час, около семи, в зал проскользнула Аврора. Она тихонько прошла к рядам стульев и села на первый ряд, но не прямо за спинами экзаменаторов, чтобы хорошо видеть сцену.

Макс разволновался. Несмотря на то, что по сравнению со многими выступающими, он посчитал себя бездарем, всё же в подготовленных текстах он был стопроцентно уверен. Будь мама в зале, он ни на секунду не задумался бы о подмене отрывков. Но у мамы сейчас онлайн-встреча с очередным коучи. А в зале — Аврора.

Значит, решено. Гамлет и Раскольников!

Эти отрывки Макс покидал в себя наспех, кое-как, бездумно. Конечно, они не были так детально разобраны, как стихи Бёрнса и переживания Холдена Колфилда. Надежда только на то, что удастся поймать кураж или зарядиться энергией зрительного зала. Или что там происходит у актёров, когда всё получается само?

Макс чувствовал, что присутствие Авроры его нервирует. Больше всего ему сейчас хотелось встать и покинуть зал. Никто бы и не заметил. И всё же в его душе жила надежда: вдруг он сейчас выступит так, что Аврора подойдёт к нему, восхищённо вздохнёт:

— О, ты был неподражаем!

И, конечно, упадёт без чувств от восторга. А Макс подхватит её за талию, дождётся, пока она придёт в себя, и прошепчет:

— О, ты подобрала мне великолепные отрывки! Я герой только благодаря тебе!

И они поцелуются.

Макс потряс головой. Все эти мысли были навеяны монологом Джульетты, звучащим со сцены. Высокая девчонка с обручем на голове читала шекспировские строки протяжно, начиная каждую строку с глухого чуть хрипловатого баса, а к концу завышала интонации до визга. И так абсолютно каждую строку. Ровно, как по метроному. Ни разу не сбившись. В самом начале выступления она бухнулась на колени, воздела руки к небу и потрясала ими не в такт словам, но так интенсивно и бойко, что уже на третьей строке обруч слетел с её головы и теперь лежал рядом, норовя попасть под колено. В зале это выступление вызвало хохот.

Аврора смотрела на сцену, не поворачивая головы. Вот бы огляделась, проверила: есть Макс в зале или нет? Ему было бы приятно.

Высокая девушка дочитала монолог. Из портативной колонки полилась очередная минусовка — многие включали себе мелодии через блютуз. Спела девушка красиво и трогательно.

Зал пустел. Осталось всего несколько человек, не продемонстрировавших ещё своих талантов экзаменаторам. И Макс в том числе.

Под заводную мелодию на сцену выскочила худенькая девчушка в чёрном трико. Волосы её были забраны в пучок и залиты лаком, на щеках сверкали разноцветные блёстки. Она выделывала разные акробатические номера, извивалась змеёй, скручивалась в узлы, вставала на мостик…

Макс не торопился идти на сцену. Возможно, он так и просидел бы в тени, если бы один из экзаменаторов — подросток с бритым затылком — не оглядел зал и не задал вопрос оставшимся:

— Все выступили? Никого забыли?

Макс неуверенно поднял руку и тихо сказал:

— Я ещё…

— Так что, все? — переспросил экзаменатор, не расслышав и не заметив Макса.

— Я, — повторил Макс прокашлявшись. И, подняв руку над головой, несколько раз помахал.

— Прошу, — подросток указал рукой на сцену. Макс прошёл между рядами стульев. Поднялся на сцену и оглядел членов комиссии. Картина значимо изменилась. Подросток оказался на самом деле моложавым дядечкой лет шестидесяти, но ни его фигура, ни звонкий юношеский голос прежде не позволили Максу распознать в нём взрослого. А вот пышная дама в сером платье, напротив, оказалась едва ли не школьницей старших классов. Женщина с начёсом выглядела взрослее остальных, Макс не дал бы ей меньше ста двадцати лет. И только мужчина в клетчатой рубашке соответствовал изначальным Максовым представлениям. Лет сорока, с короткими, зачёсанными назад седыми волосами, бородкой, постриженной в форме острого клинышка, и спокойной доброжелательной улыбкой. Может, дело в том, что Макс уже видел его с лица? Или просто он единственный, чьи глаза выражают искренний интерес к происходящему?

Подросток-переросток отвернулся и, облокотившись на спинку стула, переговаривался с девчонкой, сидящей позади него. «Серое платье» подкрашивала ресницы, а «седоволосый начёс» уснул.

Всю неделю подготовки, всю дорогу до студии и даже до сцены Макс был уверен, что ему наплевать, примут его в команду или нет. Он мечтал о цирке, а не о театре. Сюда он пришёл только для того, чтобы в очередной раз проверить свою удачливость. А она, разумеется, снова окажется нулевой.

От луча прожектора заслезились глаза. Стойка была выровнена по росту девчонки-акробатки, Максу приходилось наклоняться и сильно горбиться, чтобы говорить в микрофон. Он попробовал отрегулировать стойку, но излишне выкрутил винт, стойка сложилась,