Перемещенное лицо - Владимир Войнович

Надо было поставить подпись, и она написала сначаладолжность: «командир Энской части», потом звание «генерал-майор», потом решила,что это слишком, переправила на «генерал-лейтенант», подумала, что этомаловато, переписала все от начала до конца, обозначила подписавшего«генерал-капитаном», а фамилию и тут не придумала, поставила закорючку изарыдала…

…В конце сороковых годов появились в деревняхфотографы-шабашники. За небольшие деньги, а то и за натуральную платупродуктами, увеличивали фотографии, а если надо, приукрашивали, подмолаживали,одевали получше. Один такой, в длинном до пят суконном пальто, в шляпе сопущенными полями, с ящиком через плечо, постучался к Нюре.

– Ну что, хозяйка, будем делать портреты?

– Чего? – переспросила Нюра.

– Увеличиваю фотографии. Из мухи делаю слона, из маленькойкарточки большой портрет. Одинарный стоит пятнадцать рублей, двойной –четвертак.

Он открыл папку и стал показывать ретушированныефотопортреты разных людей и то, из чего они были сделаны. Подобные творенияНюра уже у кого-то видела и не раз думала, как бы и ей заказать нечто подобное,но не знала, где и как. А тут подвернулась такая оказия. Она пригласилафотографа в избу, показала ему карточки – свою и Ивана. Снимок Ивана,пришпиленный булавкой к стене, был маленький и выцвел. Человек, на немизображенный, виден был еле-еле и выглядел, как заключенный: голова стриженая,глаза большие, вытаращенные. На обороте осталось посвящение:

«Пусть нежный взор твоих очей

Коснется копии моей,

И, может быть, в твоем уме

Возникнет память обо мне.

Нюре Б. от Вани Ч. в дни совместной жизни».

– Муж? – спросил фотограф.

– Муж, – обрадовалась она вопросу. – На войне погибши. ГеройСоветского Союза был, полковник.

– Понятно, – сказал фотограф. Ему в его практике и генералывстречались. – Так, может, его в полковничьей форме, с орденами изобразим?

– А можно? – удивилась Нюра.

– Все можно, мамаша, – сказал фотограф. – Десятку накинешь,мы твоего мужа хоть в генералы произведем, а добавишь еще пятерик, то имаршалом сделаем. Согласна? Как, в фуражке будем делать, в папахе или безничего?

– В летчиской фуражке можно? – спросила Нюра.

– Можно в летчиской.

Так и договорились.

И неделю спустя появился на стене у Нюры портрет, сделанныйточно, как было заказано. Сама Нюра в строгом темном жакете, в белой кофточке,и коса уложена вокруг головы. Рядом с ней лихой военно-воздушный полковник вфуражке с кокардой, в золотых погонах со звездами, на груди с обеих сторонордена, а слева над орденами Золотая Звезда Героя. Может, полковник был неочень похож на Ивана, да и сама Нюра на себя не очень-то походила, но портретей понравился. Так Иван Васильевич Чонкин был похоронен и увековечен. Нопреждевременно.

Ясным солнечным днем в конце июня 1945 года по мощенымулицам маленького немецкого городка Биркендорф запряженная парой веселыхупитанных лошадей шибко катила телега на высоких колесах с железными ободами.Она была загружена пустыми продуктовыми ящиками и так громыхала на неровномбулыжнике, что в ближайших домах дребезжали стекла, и жители испуганновздрагивали, думая, что опять канонада. Но, выглянув на улицу, тут жеуспокаивались, а восприимчивые к смешному даже и улыбались. На облучке, широкорасставив ноги в наспех наверченных обмотках и давно не чищенных американскихботинках, сидел, слегка отклонясь назад, советский солдат небольшого роста,щуплый. Голова его была обвязана грязным бинтом, края которого распушились исвисали клочьями из-под пилотки. На груди болталась одна-единственная медаль«За освобождение Варшавы». Настроение у освободителя Варшавы, видимо, былохорошее. Крепко держа в растопыренных руках вожжи, он под грохот ящиков и колесгромко распевал песню, которой совсем недавно его научил аэродромный каптерщикстарший сержант Кисель:

Ком, панинка, шляфен,

Дам тебе часы,

Мыло и тушенку,

А ты скидай трусы…

Прохожих на улице было мало, но если, и вправду, встречаласьне очень старая фрау, но даже если не очень молодая, солдат призывно махал ейрукой и кричал: «Фрау, фикен-фикен!» – этим словам он научился у того же самогоКиселя.

Неожиданно позади телеги раздался еще больший грохот. Из-заугла выскочил танк «Т-34». На повороте его слегка занесло, он даже вскочилодной гусеницей на тротуар, едва не стесавши фонарный столб, но тут жесоскользнул снова на мостовую и, высекая искры, понесся вниз по улице. Не сбавляяскорости, обогнул телегу, окутав ее облаком отработанных газов. Солдат в телегепоморщился и зажал нос.

– Дурак вонючий! – крикнул он вслед железной громаде иповертел у виска пальцем.

Пролетев до следующего перекрестка, танк вдруг со скрежетом затормозил,попятился задним ходом и приткнулся к шершавой бровке. Крышка люка откинулась,из нее вылез танкист в темном комбинезоне с прикрепленным к нему орденом Славыи в ребристом шлеме. Он снял шлем и, взъерошив рыжую вспотевшую шевелюру,подождал, пока подкатит телега.

– Эй, ты! – крикнул он и покрутил шлемом над головой. – Кактебя, Чикин, что ли?

Солдат остановил лошадей, посмотрел на танкиста свыжидательным любопытством.

– Чонкин наша фамилия, – поправил он сдержанно.

– Вот да, я и говорю: Чомкин, – подтвердил танкист. – А меняне признаешь ли?

Чонкин вгляделся.

– На личность быдто где-то видались, – промямлил оннеуверенно.

– Ха, быдто видались! – Танкист спрыгнул на землю, досталнемецкий позолоченный портсигар с американскими сигаретами, протянул Чонкину:

– Кури!

Чонкин с достоинством, не торопясь, взял сигарету, помялчерез полу гимнастерки (пальцы грязные) и, наклонясь к протянутой зажигалке,продолжал вглядываться в круглое, как лепешка, лицо танкиста с прилепленным нанем как попало носом.

Танкист усмехнулся:

– Красное помнишь? Ты там еще с Нюркой жил, с почтальоншей.Жил с ней?

– Ну, – сказал Чонкин.

– Вот те и ну. А я Лешка Жаров, пастух, коровам хвостызаворачивал.