Остров обреченных - Богдан Сушинский

– В общем-то… да.

– Тогда с чего начнем?

– С выбора места. Откуда ветер? Со стороны озера? Значит, костер надо закладывать вон на той возвышенности, чтобы дым не шел на лагерь. А вообще-то, для безопасности, костер всегда разводят в середине лагеря. Тогда, выставив охрану, можно всю ночь просидеть возле него, не опасаясь внезапного нападения.

– Считайте, что первый урок усвоила.

– Теперь надо срубить две рогатинки. А найти их попытаемся вон в этой рощице.

Уже начало основательно темнеть, когда они нашли подходящие ветки, и Маргрет собственноручно срубила их небольшим походным топориком. Затем сама же срубила и поперечину.

– Мы захватим их с собой, на корабль, – молвила она, почувствовав, что рубка отняла у нее немало сил, заставив натереть и поцарапать руки.

– Зачем?

– Как «зачем»? Неужели ты думаешь, что я стану рубить рогатины и поперечину на каждом привале?

– Но для этого существуют слуги и просто мужчины. Вы ведь не собираетесь в этой вашей Новой Франции жить отшельницей?

– В общем-то, нет. Хотя… как знать. В любом случае рогатины я все же прихвачу. Первые срубленные мною. Как воспоминание о Франции.

– Как воспоминание – да. На чужбине, – как говаривал один священник, из славян, – и осиновый кол священным кажется.

Предоставив Клоду возможность отнести рогатины к костровищу, Маргрет поднялась на возвышенность, где сержант из охраны устроил наблюдательный пункт и куда, как она заметила, направилась Бастианна.

То ли она поднималась слишком бесшумно, то ли сержант и корсиканка слишком увлеклись своим весельем, но только случилось так, что она наткнулась на них, когда те вовсю занимались плотской любовью.

– Ты с ума сошла, Бастианна! – только и могла произнести Маргрет, растерянно пятясь назад.

– Это не я, это плоть моя сошла с ума, – все еще лежа и, кажется, ничуть не смутившись, томно ответила Бастианна, цепко удерживая поднявшегося на колени сержанта от попытки отвлечься от страстной игры тел и воображений. – И, если хочешь знать, мне и в молодости никогда не было так хорошо, как сейчас.

Осуждающе покачав головой, Маргрет вдруг рассмеялась и побежала вниз. Случись это раньше, она, конечно же, отреагировала бы резче, изумилась бы такой вольности нравов, возмутилась. Но ей вспомнился первый их с Роем вечер тайного обручения. Маргрет так и не поняла, то ли кучер сам догадался оставить их в карете вдвоем, то ли д’Альби заранее договорился с ним. Но только то, что раньше обычно заканчивалось страстными объятиями и поцелуями, на сей раз нашло свое продолжение. Множество раз Маргрет фантазировала по поводу того, где и как это произойдет, кто будет этим ее «первым мужчиной», и что она при этом будет чувствовать. Но какая гадалка способна была нагадать, что случится это в старой извозной карете, на засаленном сиденьи, на пустыре за часовенкой, в которой их будут тайно обручать?

Конечно, она почувствовала себя слегка разочарованной: то, что с ней происходило во время бурной встречи с ее «первым мужчиной» мало соответствовало тому, как она себе это представляла, и уж совершенно не соответствовало тому, о чем она мечтала в своих грезах. А ведь были еще и романтические иллюзии, навеянные чтением куртуазных романов, беседами со сверстниками и фривольностями, подслушанными из бесед женщин опытных и много повидавших…

Впрочем, немного поостыв от страстей, мечтательности и разочарований, герцогиня принялась оправдывать и свою несдержанность и его, Роя д, Алби, неумелость. Прежде всего, ясно, что они оба были слишком возбуждены и слишком неопытны. К тому же в последнее мгновение, когда Рой оголил ее, Маргрет инстинктивно начала сопротивляться, страшно опасаясь, как бы эта их горячность не завершилась беременностью еще до того, как они обвенчаются. Потом, правда, Рой пытался успокаивать ее, что между ними ничего такого, собственно, не произошло. То есть, вроде бы, кое-что все же произошло, но как бы не совсем по-настоящему, а потому бояться ей нечего.

Сама же разобраться в этом герцогиня не могла. Растерянная и подавленная натиском мужчины, Маргрет вообще с трудом воспринимала и ласки его, и слова, и все то, что там происходило. В частности, толком и не поняла: так все-таки состоялось ли там то самое тайное, что может быть между мужчиной и женщиной, или все же не состоялось?

Она верила своему «величайшему из лекарей», но в то же время пыталась верить и самой себе. Может, все происходило не так, не настолько «хмельно», как должно случаться в первую брачную ночь, но все-таки что-то же происходило! Несмотря на то, что страсть ее после этого натиска совершенно не угасла, что она не ощущала никакого удовлетворения, а желание познать мужчину возрождалось в ней все последующие ночи с новой, неуемной силой, заставляя бредить своим возлюбленным, стремиться к нему, его телу, его силе…

…Кустарник был рядом, а потому слуги и солдаты довольно быстро успели насобирать кучу хвороста и принести два котелка с водой, однако право разжечь костер Маргрет все же оставила за собой. Внемля советам Отставного Бомбардира и двух других слуг, она училась мастерить из тонких сухих прутьев и нарезанных ножом щепочек некое подобие шалашика; постигала премудрости трута и кресала. Однако все эти страсти по первобытному человеку не мешали ей замечать то, чего замечать ей сейчас просто не стоило. А посему она видела, что сержант пришел один, без корсиканки, и что, пошептавшись с ним, двое его солдат поспешили к дозорному холму. Со временем туда же заторопился еще один солдат.

Когда основательно «вздремнувший» лейтенант спустился со своего сеновала, любвеобильная корсиканка наконец-то появилась. Шла она неуверенно и как-то слишком уж хмельно пошатываясь. Не сообразив, что тут происходило без него и решив, что служанка слегка подвыпила, лейтенант прошелся руками по ее груди, но, ко всеобщему удовольствию, корсиканка отвесила ему такую тяжелую мужскую пощечину, что грузный лейтенант отшатнулся и сгоряча чуть было не схватился за шпагу.

– Время любви кончилось, лейтенант! – Это говорю вам я, неистовая корсиканка и дочь пирата! – Настало время раскаяний и воспоминаний. И поверьте мне на слово, что в океане сотни мужчин будут молиться на эту слегка поувядшую, но все еще любовно поющую, грудь, как на неувядающий плод райского сада.

– Еще бы, – хмыкнул кто-то из недавних пользователей этой груди, однако Бастианна простила ему эту некорректность.

Величественно пройдя мимо опешившей Маргрет, она по очереди приблизилась к каждому из слуг, включая и Клода, чопорно чмокая их кого в лоб, кого в щеку.

– Это я к тому, – объявила она, – чтобы вы вспоминали старую, щедрую и мудрую Бастианну. Ибо кто из вас ни любил меня, и кого ни любила я, ненасытная, похотливая, но совершенно безгрешная?! Что вы здесь – на этом пепелище греха, делаете, Маргрет? – обратилась к своей хозяйке, пытавшейся прутиком подзадорить несмелое пламя.

– Развожу костер, как видите, леди… – съязвила герцогиня.