Огненный всадник - Михаил Голденков
Шрифт:
Интервал:
— Из тридцати восьми башен четыре полностью разрушены, пан Филипп, — говорил Боноллиус, указывая тростью, — а полностью исправленными я мог бы назвать лишь десять.
Все посмотрели в сторону, куда указывал инженер. Там, на месте разрушенной башни и стены, рабочие закладывали новый фундамент и уже выкопали котлован, в дно которого вбили дубовые сваи, а пространство между ними заполняли утрамбованной землей. В эту землю рабочие уже забивали новые сваи, а поверх них укладывали толстые продольные и поперечные врубленные друг в друга бревна. Клетки между бревнами заполняли землей и щебнем. В местах, где грунт был твердый, булыжник укладывали прямо на дно траншеи, скрепляя его известковым раствором. Это был фундамент для новой стены, и получался он широким и крепким. У башен и местами у прясел фундамент выложили из больших каменных блоков. Под фундаментами по распоряжению Бонолли-уса сооружались «слухи» — специальные галереи, предназначенные для боевых вылазок за пределы крепости.
— Все же любопытная в Смоленске архитектура стены, — произнес воевода, качая головой, — оригинальная. Нигде такой больше не видел.
— Это потому, что изначально стену планировал наш архитектор Федор Конь. Уникальный человек! — стал объяснять Боноллиус, который, казалось, знал все о строительстве и истории стены. — Он еще в Москве белый Кремль строил по заказу. В декабре 1595 года Федор Конь образцом для сооружения крепости взял именно московский Кремль. Он решил использовать старые приемы: полу бутовая кладка, кладка цоколя с валиком, устройство арок на внутренней стороне стены, ограждение боевого хода зубцами в виде ласточкиного хвоста, формы угловых и промежуточных башен, белокаменные детали и многое другое. Но помимо этого Конь внес много нового: он решил построить стену гораздо выше прежних, сделать трехъярусную систему, а также решил сделать башен гораздо больше, чем в остальных крепостях. Если бы прежние хозяева за всем хорошо следили, то фортеция была бы более чем надежная! Ну, а так…
— Но все же лучше, чем в нашей Орше, — буркнул в ответ Кмитич.
— А что так? — полюбопытствовал Боноллиус, повернув свою необычную шляпу, украшенную страусиными перьями — ее мягкие широкие полы были загнуты так, что придавали шляпе треугольную форму. Когда Боноллиус поворачивался к Кмитичу, то черные перья постоянно задевали нос воеводы. Из пасти глиняного черта трубки инженера валил душистый табачный дым. Кмитич, никогда не жаловавший курева, сморщившись, отстранился, но любезно ответил:
— Два пожара у нас было, пан инженер. Башни вообще все обвалились. В этом году и в прошлом горело. Город осады точно не выдержит. Смоленск по сравнению с нами хорош.
— Не все так хорошо, пан Кмитич, — хмурил брови воевода, похоже, большой ворчун и пессимист. — Большой вал, или Королевская крепость, весь уничтожен и требует громадного исправления, даже на Королевском дворе, на Вознесенской улице, сгнили въездные ворота, и двор не имеет уже никакой ограды. Постройки стоят без дверей, без окон, без печей. Стоят две дымовые трубы, да и те полуразбиты! Нет, пане, решительно все опустошено! Я бы ни за что не согласился на эту поставу, если бы знал, что все так крайне запущено. Я уже отписал рапорт гетману, чтобы разобрался с этими панами, я имею в виду Вяжевича, Корфа да интригана Храповицкого. Устроили здесь панибратский пикничок, мерзавцы! Не думают о безопасности города совсем! Эта пограничная крепость, я вам скажу, в течение почти двадцати лет оставалась без всякого досмотра. Оба вала, или иначе пролома, совершенно срыты, стена во многих местах до земли в трещинах столь великих, что через некоторые жав-нер, если он не толстяк в кружевах и в шляпе, как у меня, может свободно пролезть. Это жах! Два участка стены забиты глиной, залеплены грязью и сверху выбелены… Это же халтура высшей степени!
— Так, — грустно качал шапкой с ястребиными перьями Кмитич, — безобразие!
Оптимизм Кмитича по качеству фортеции начинал постепенно убывать.
— Но давайте ближе к делу, пан Филипп, — Кмитич пощурился на яркое солнце, — я же артиллерист и послан к вам как специалист в этой области. Нужно стену пушками укреплять. Показывайте, что за пушки и в каком они таком состоянии.
— Так, — Обухович внимательно взглянул на Самуэля. Глаза у воеводы были белесые, словно выцветшие от горьких дум о фор-теции Смоленска, — а вы где учились артиллерийскому делу?
— В Нидерландах трошки, потом в Риге, пане. Прошел полковую школу на манер созданных Людовиком в тридцатом году.
— Значит, шведский язык знаете, раз в Риге учились! — приподнял черную бровь Боноллиус. — Мой дед по отцу швед, и я чуть-чуть знаю шведский.
— Ну! — ухмыльнулся Кмитич. — В Риге едва ли шведскую речь услышишь, а вот немцев там полно. Немецкий я намного лучше шведского поэтому и выучил. И даже чуть-чуть латышский. Он легкий, между прочим, легче немецкого. А много ли у вас для пушек пороху? — резко уклонился от темы своего обучения Кмитич.
Не любил он распространяться о подробностях своей учебы в Риге на офицера артиллерии, ибо полный курс, на который его устроил знаменитейший соотечественник Казимир Семенович, чисто по знакомству, хорунжий, к величайшему своему стыду, не окончил и официального документа не получил, коий и подделал в Вильне. Однако этот некрасивый поступок обусловили события, которые Кмитич мог назвать благородными. За три недели до окончания учебы в Риге, уже после прохождения школы у Семеновича в Амстердаме (именно там в большей степени Кмитич и освоил шведский вместе с голландским), он вынужден был покинуть Шведское королевство из-за дуэли. Причиной дуэли был поединок с одним нахальным рижским летгаллом Юрием Стрисом. Кмитич жил на улице Торганю — Купеческой — вместе с псковскими купцами, с которыми сдружился. С двумя молодыми парнями он часто вечерами засиживался в тавернах, знакомился с веселыми немецкими или латышскими девушками, болтал со шведскими и английскими моряками. Псковитяне крайне не любили, когда их путали с московитянами, подчеркивая, что они, чистокровные русские, братья литвинов и русин Киева, ничего общего с монгольско-татарской Московией не имеют кроме того, что их Псков был в свое время захвачен вместе с Новгородом алчными московитами.
— Ни языка, ни религии общей у нас с Москвой нет! — говорил Кмитичу его новый псковский друг Иван Борецкий.
— Вот мы все отметили 1651 год от Рождества Христова, а они отмечали в сентябре 7159-й год, если не ошибаюсь.
— Ого! — удивлялся Кмитич. — Это от сотворения мира, что ли?
— Так если бы! — хлопал ладонью по столу таверны Иван. — И я так думал! Ан, нет! Оказывается, это дата какой-то победы над китайцами, как мне сказал один московит!
— А при чем тут китайцы? Что, Москва существовала уже семь тысяч лет назад на китайской границе? Ха! Чудеса! — смеялся Кмитич и говорил: — Врал твой московит. И, наверное, мало было у них побед, если помнят какую-то победу аж семь тысяч лет! — хмельной Кмитич просто зашелся от хохота.
— Сам удивляюсь, — Иван лишь слегка улыбался, — значит, они гунны или монголы, воевавшие с Китаем. Так что не надо путать нас, великороссов, с московитами! Зря мы в свое время с вами не объединились. Хотели же!
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!