Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева

Два месяца я чувствовала себя роковой дрянью, губящей хорошего, доброго мужика. Я боялась на него смотреть, старалась попасть в разные смены; а все официантки обращались с Володей как с тяжелобольным.

– Володечка, может, перекусишь? Не хочешь? Что же с тобой делать, совсем с лица спал. Кушать-то надо, а то откуда силы брать? Может, тебе таблеточку успокоительную? А то еще пустырник хорошо помогает от нервов. Сбегать в аптеку?

– Ничего мне не поможет, – отвечал Володечка. – От моей болезни лекарств нет.

В общем, ресторан жил насыщенной эмоциональной жизнью; на работу бежали, как на праздник, чтобы пообсуждать развитие нашей трагической истории. Ко мне тоже подобрели и стали в перекурах психологически обрабатывать: «Чего ты парня мучаешь, вертихвостка? Исстрадался же весь. Чего тебе надо? Принца? Не дури. Принцев не бывает. Лучше Володьки не найдешь. А любит-то тебя как! Смотри, сейчас упустишь, потом локти кусать будешь. Ах, если бы меня кто так любил!»

И, надо сказать, их ежедневные психообработки начали действовать. Я сама себя стала уговаривать: «Ну пукает. Но все же пукают, – это просто физиологический процесс. Может, я его приучу выпускать газы в туалете, и вообще вылеплю из него нужного мне мужчину. Буду Пигмалионом, а он Галатеей».

Я очень возбудилась от этой идеи. И стала поглядывать на Володю все чаще и подмечать в нем все больше и больше достоинств. Он тоже вроде повеселел. В общем, все катилось к счастливой развязке. Я уже внутренне репетировала, как подойду к нему и скажу: «Я вернулась, Володя. Прости меня за всё!»

Официантки в ожидании Мендельсона носились по ресторану с реактивной скоростью и пугали клиентов своей невероятной добротой и предусмотрительностью. Как вдруг грянул гром среди ясного неба. Володя объявил, что увольняется, но напоследок заказывает в «Веселом Ежике» свадьбу на сто персон.

– Какую свадьбу?

– Свою собственную. Я женюсь на Ире Газиматовой.

Ира Газиматова была единственной дочерью начальника пожарной охраны всего города Ежовска. А пожарная охрана – это сила, кому как не ресторанным это знать.

Коллектив онемел. У меня так просто ноги подкосились. Я рухнула на стул и разревелась. Не от того, что Володя женится, это ладно, я сразу вспомнила, как он бродил по дому в несвежих трусах и какой он в принципе был противный. Нет. Меня пронзил ужас от воображаемой картинки, которая чуть не стала явью: я прихожу к нему с повинной и робко с любовью заглядываю в глаза, проникновенно говорю: «Прости меня за все, милый, я вернулась!» А он мне в ответ: «Поздно, дорогуша! Я женюсь на Ире Газиматовой! Ха-ха-ха!»

Меня аж заколотило. Мое состояние всполошило всю женскую часть официантского состава (а у нас, считай, весь официантский состав женским был, за исключением Володи и еще одного мужика – Игоря). Они стали носиться по ресторану как сумасшедшие курицы и, не обращая внимания на посетителей, орать истошными голосами:

– Ей плохо! У нее шок! Она сейчас умрет! Вызывайте «скорую»!

Мне стали брызгать в лицо водой, да с таким энтузиазмом, что ровно через минуту я была мокрая насквозь. Меня и так колотило, а тут от холода еще и зубы стали стучать.

– А-а! Судороги у нее, кончается! Коньяку ей!

И в меня влили полстакана коньяку. Поскольку мой организм к алкоголю непривычный, то коньяк подействовал почти мгновенно: зубы стучать перестали и меня разобрал смех. То есть я стала похихикивать. Бедные женщины застыли в скорбном молчании, и только самая старшая, Наталья Григорьевна, констатировала:

– Всё! Чокнулась девка!

По-моему, они собирались заголосить, как на поминках. Но тут появился в зале директор, обматерил всех, велел заканчивать это безобразие и убираться в подсобку. Это он мудро поступил, потому что официантки пребывали явно в нерабочем настроении. Клиентов было мало, и их обслуживание легло на плечи Игоря, плюс в помощь ему поставили бармена Славика.

В подсобке все расселись кто на чем, меня попытались уложить на обшарпанный диван, но я воспротивилась и сказала:

– Я в порядке, просто пьяненькая; и холодновато – мокрая вся.

Маринка, с которой я не очень-то ладила раньше, притащила мою одежду, я переоделась и сидела, в общем-то не очень понимая, что делать дальше. Знала только одно – уходить не хотелось.

– Спасибо вам, женщины, за вашу доброту и заботу, – совершенно искренне сказала я.

Наталья Григорьевна обняла меня:

– Доченька, кто же женщину поймет и посочувствует ей? Только другая женщина. От мужиков столько подлости и предательства. Я сама от них натерпелась, вспомнить страшно. – Она помолчала и добавила: – И сейчас терплю.

Махнула рукой и тихо заплакала. Нрав у нее был легкий, любила посмеяться, но все мы знали, что жизнь у нее непростая: муж всегда на шее сидел, двоих парней вырастила, болезней кучу приобрела, особенно ноги ее беспокоили, а горбатилась, «чтобы детишкам подсобить», которые уже переженились. У других тоже заблестели глаза, а некоторые зашмыгали носом.

– Представляете, будет этот гаденыш сидеть во главе стола со своей богатой грымзой, а мы вокруг бегать и улыбаться. Фу! Кошмар какой! – это сказала Ольга, официантка лет тридцати пяти, год назад брошенная мужем.

– Нельзя этого допустить! – яростно поддержала коллегу Маринка. – Надо бойкотировать эту свадьбу! Идите, Наталья Григорьевна, к директору и заявите от имени всего официантского состава, что мы эту свадьбу поганую обслуживать не будем!

Все одобрительно загудели. Наталья Григорьевна утерла слезы салфеткой, припудрила лицо и тяжело встала с дивана:

– Правильно говорите, девочки. Что, в Ежовске других ресторанов нет? Вон пусть в «Чародеях» гуляют! Так и скажу. – Она встряхнулась и решительно вышла из подсобки. Все остальные стали горячо обсуждать, какой негодяй этот Володька – ведь нарочно глумился над всеми, ходил с кислой рожей, как будто завтра прямо помрет от любви своей несчастной. А мы стелились перед ним от жалости: «Володечка, Володечка». Искренне волновались. А он… В души нам наплевал, Иуда!

Обсуждение шло по нарастающей, и когда уже приступили к рассмотрению разнообразных вариантов мести моему бывшему сожителю, в подсобку вернулась Наталья Григорьевна.

– Послал в жопу, – с ходу объявила она. – И еще добавил: «Будете обслуживать по высшей категории. Все тузы города будут, даже мэр». Если кто чего выкинет, сказал, придушит на месте собственными руками. Сегодняшний срыв смены он, так и быть, прощает, потому что все бабы – дуры заполошные, но если кто чего вякнет на эту тему, уволит на хер без выходного пособия.

Наталья Григорьевна плюхнулась на диван и приказала:

– Маринка, беги в кладовку к Славику, принеси выпить чего-нибудь дорогого, а вы, девки, закуси понабирайте. Будем пить! Без алкоголя такое унижение не пережить!

И девки мгновенно метнулись исполнять приказ. Ну и стали выпивать, именно не напиваться, а тихо выпивать. Эмоциональная возбудимость как-то от коньяка улеглась. Все рассказывали истории своих несчастных любовей, но не надрывно, а просто печально. Мне наливали мало, и я сидела в окружении усталых добрых женщин и всех их любила. Слезы иногда текли, но я уже не понимала: от обиды они или от умиления. Потом незаметно перешли к пению. Песни в основном были о несчастной женской доле. Некоторые, надо сказать, пели прекрасно, с очень большим чувством. И вдруг Наталья Григорьевна сказала: – Сейчас спою песню своей молодости, любила я ее очень. Не помню уже, кто исполнял, но крутили часто и по радио и по телевидению. Она прямо про тебя. И запела: