Карантин - Кэти Чикателли-Куц

Она ждет, пока термометр пискнет и считаются показатели кровяного давления и пульса.

– Норма, – мычит медсестра и уходит.

На половине Флоры тихо. Штора, разделяющая наши койки, темная, так что я не вижу ее силуэта.

Келси продолжает писать, я хочу рассказать ей, что все это – огромное недоразумение, что Флора симулировала жар и поцеловала меня, но при мысли о том, что Келси об этом узнает, мне вновь становится дурно. Я понимаю, в какой безвыходной ловушке оказался.

Без вариантов.

Келси рассказывает мне о фильме, который смотрит с Люси. Сюжет кажется запутанным. Или, может, я просто недостаточно внимательно за ним слежу.

Включаю телик. Идут новости, где передают короткий сюжет о двух подростках на карантине в Майами, и я понимаю, что это – о нас с Флорой. Они не могут показать фото или озвучить имена, поскольку это конфиденциально и все такое. Но странно осознавать, что эти новости – обо мне. Все равно что слушать запись собственного голоса. Нечто знакомое, но звучащее отдаленно и чужеродно.

Без вариантов. Я выключаю телик, проверяю «Фейсбук», открываю пост Келси, но могу прочесть лишь «Кто такой Оливер?» двадцать раз подряд, прежде чем у меня возникает желание вновь закрыть приложение. Но замечаю в самом низу сообщение от кого-то по имени Дженна: «Фу. Наверное, он в одной палате с Флорой».

Фу. Это ввинчивается мне в мозг. Но погодите, кто такая Дженна и откуда она знает, что я в одной палате с Флорой?

Через секунду телефон жужжит. Это новое сообщение от Келси:

«Оливер! Ты не говорил, что у тебя есть соседка! Мне стоит беспокоиться?».

Она добавила смеющийся до слез смайлик. Потому что, конечно же, она знает, что ревновать тут не к чему, никто не станет ревновать меня к кому бы то ни было. Потому что я – Оливер. Внезапно возникает порыв рассказать ей, что я на карантине из-за поцелуя с Флорой, но эта мысль кажется низкой. Я все еще не знаю, как относиться к тому поцелую, как и его причину.

Я трогаю свои губы. Поцелуй был быстрым, но я все же успел заметить, какая нежная у Флоры кожа. Даже ее ладони, когда она схватила мое лицо, были мягкими. Вспоминаю, как она держала меня за руку в самолете, как не испугалась моей панической атаки. Этот тюлень на видео, которое она показала мне, пока доктор Демарко разговаривала с моей мамой. Я чувствую себя подонком из-за того, что сказал эти слова о ее снова женившемся отце.

Невольно задаюсь вопросом, многих ли целовала Флора. Странно быть так близко и не разговаривать. Странно, что мы целиком и полностью бесповоротно застряли в этой палате.

Джои приносит подносы с ужином довольно поздно, и я не хочу подслушивать, как он разговаривает с Флорой, но у меня нет выбора, поскольку ее койка находится всего в нескольких футах. Знаю, что он учится на врача или на кого-то там еще, но он не кажется мне особенно умным.

Джои рассказывает Флоре что-то о том, как ребенком гулял по Таймс-сквер, а она отвечает: «Я люблю там гулять». Что вряд ли правда. Никто из ньюйоркцев не любит там гулять.

В ее голосе отсутствуют такие интонации, когда она разговаривает со мной.

Это немного напоминает мне трепет в мамином голосе.

Теперь они разговаривают о баскетболе, и Джои говорит что-то о бруклинской команде. Флора отвечает, что любит баскетбол, но я почему-то считаю, что и это неправда. Не помню, чтобы она хоть раз упоминала спортивные команды. Не то чтобы я давно ее знаю и не то чтобы узнаю ее ближе, мы же не разговариваем друг с другом.

Они все говорят, а я задаюсь вопросом, почему он не уходит. Мне хочется защитить от него свое пространство, свою палату и Флору. Она должна говорить со мной, а не с Джои.

Спустя, как мне показалось, несколько часов он наконец произносит что-то о том, чтобы отнести ужин «ее парню». Голос Флоры звучит отвратительно, когда она отвечает: «Он мне не парень!». Затем мистер «Анатомия страсти» спрашивает: «Зачем же ты его целовала?». Он говорит это шутя, ответ ему явно не нужен. Но я снова задаюсь вопросом: а зачем?

Джои распахивает штору, и я вижу Флору. На ее лице улыбка, которой я не видел раньше. Она вся светится, и это так заразительно, что я не могу не улыбнуться в ответ. Но улыбка быстро сменяется оскалом, когда она видит меня, и штора снова задергивается.

– Ужин, чувак! – говорит Джои. Интересно, у него бывает плохое настроение?

– Спасибо.

Он смотрит, как я открываю поднос. Почему он все еще в моей палате, в нашей палате?

Я ковыряюсь в листах салата, а Джои снова что-то записывает в планшет. Наконец он говорит:

– Сегодня еще зайду я или кто-то из моих коллег – взять анализы. И завтра – тоже. – Он салютует мне, а я даже не знаю, как на это отвечать, но, к счастью, он и не ждет ответа.

Теперь, когда Джои ушел, в палате, кажется, стало еще тише. На часах половина восьмого, как-то странно не делать домашнюю работу и не готовиться к новой неделе в школе.

Я еще немного переписываюсь с Келси, но теперь она говорит о каком-то новом фильме, который выглядит еще более запутанным. Конечно же, звонит мама, и на этот раз кажется спокойнее. Она полностью собралась, готова к перелету и, я уверен, уже выпила свой вечерний бокал вина.

На часах половина одиннадцатого, Флора идет в ванную. Некоторое время спустя она возвращается, распространяя запах кокоса и мяты. Слышно, как она устраивается в постели. Вероятно, пора заняться тем же. Я начинаю копаться в сумке.

Надо было заскочить в прачечную, прежде чем уезжать из гостиницы, потому что сейчас у меня лишь куча потной, мерзкой одежды. На стуле в углу лежит стопка больничной одежды. Я беру синий комплект и направляюсь в ванную. Чищу зубы, переодеваюсь и несколько поражаюсь тому, насколько я похож на пациента.

Снова забравшись в постель, немного меняю наклон спинки, чтобы не сидеть так прямо, и опять включаю телик. Те же новости, что и раньше: о «двух подростках».

Надо заснуть. Слышу, как глубоко дышит Флора, и гадаю, спит ли она. Меня внезапно осеняет, что я провожу ночь наедине с девушкой. Я провел и прошлую ночь рядом с Флорой, но в открытом помещении, полном людей. А теперь мы в этой палате наедине друг с другом, насколько это возможно с полностью прозрачной стеной и медперсоналом, приходящим делать анализы. Но это самое большое «наедине» с девушкой, которое было у меня в жизни.

На часах три двадцать три утра. Оливер храпит. Это будит меня, но в то же время странно успокаивает. Успокаивает гораздо сильнее, чем градусник во рту и манжета вокруг руки через каждые пять минут. Я бесцельно открываю «Твиттер», но меня все раздражает. Бекка и Дженна попытались запустить сбор на «кикстартере» для «поисков лекарства от тропического моно», но пока получили всего десять долларов. Конечно же, они встретились, чтобы сделать эту страничку, нащелкать и запостить миллион фоток, якобы показывая: «Мы беспокоимся о тебе». Это «мы» напоминает отца с Голди.