Луч широкой стороной - Ольга Колпакова

Наш дед около дома березы высаживал. Ребенок рождается в семье – он березу сажает, пусть вместе растут. Когда придет время умирать, душа, чтобы не скитаться, в дерево и переселится.

А те люди, что около двух тысяч лет назад здесь жили, не в дерево, а в камень переселялись. Курганы не грабили – каменной бабы боялись. Душа ведь в камне: тронешь – может за собой на тот свет утащить.

Но дети нередко бросают могилы отцов. Разная сила заставляет их отрываться от родной земли – так было во все времена. А рядом с могилами оказывались новые люди, чужого рода, других традиций. Они уже и не знали, что душа воина может быть в камне, поэтому не боялись и вскрывали захоронение. В наше время уже и по поводу существования душ сомневаются, поэтому и бабу с могильника забрали, в музей увезли.

Потом еще и еще приходили люди, со своими обычаями, со своими понятиями о добре. И каждый оставлял неизгладимые знаки, только один – на своем теле, а другой – на теле земли.

Леха ощупал свой череп и вздохнул. Не бывать ему князем. Не даст он свою голову сдавливать досками и туго бинтовать тряпками ради того, чтобы приняли его в компанию, пусть даже в очень влиятельную и богатую. Лучше уж оставаться таким, как есть.

В курсе дел Золотого князя была вся семья, исключая Диму. Тот сидел на лавочке недалеко от библиотеки и делал вид, что читает книгу. Десятый раз глаза пробегали по названию, но мозг отказывался воспринимать, что там написано. Дима ждал, чтобы просто еще разок взглянуть на нее. Заговорить он бы не решился.

Тут-то на него и наткнулся Пашка-пастух, шагая из магазина с пятилитровой бутылью пива и жирным беляшом. И сразу понял: подросток далеко не местный – не курит, не пьет пиво, не плюет в разные стороны, а сидит с книжкой.

– Чо, – улыбаясь, уселся Пашка рядом, – чо пишут?

– Да так… – пожал плечами Димка, вынужденно оторвав взгляд от дверей библиотеки, куда опять пытался проникнуть настойчивый теленок, и оглядел горбоносого помятого сельчанина.

– Звать-то как? Я – Павел, – назвался мужик и протянул руку.

Пытаясь скрыть раздражение, Димка представился, пожал жирную от беляша пятерню и, чтобы показать, что разговор окончен, перелистнул несколько страниц.

– Природу, ё-моё, любишь? – взглянул на картинку мужик. – Ага, блин, я тоже. У нас тут знаешь какая рыбалка! Сейчас, правда, хуже: сетями наверху Чарыш весь перегородили, как сквозь сито процедили. А раньше я тайменя домой приносил с моего Андрюху размером. – Пашка поставил бутыль и раскинул руки сначала на полметра, затем на метр – видать, забыл Андрюхин размер. Махнул рукой и продолжил тему: – А в пещеру с озером ходил? Закурить есть?

Но у Димки не было. Пастух не уходил. Смотрел с интересом и как-то покровительственно.

– Так пещера железной дверью закрыта, – по возможности дружелюбно пришлось ответить Димке, хотя ему уже в самом начале разговора очень хотелось перейти на краткий деревенский стиль, четко передающий эмоции.

Алкашей и наркоманов он терпеть не мог, хотя сталкивался с ними редко. Дело было не в отвратительном запахе и отпугивающем внешнем виде. Среди старшеклассников ему показывали и вполне ухоженных зависимых. Дело в самой зависимости – вот что с недавнего времени раздражало Диму в людях. Человек без силы воли – ведь это не человек даже, а зомби! И все равно, от чего ты зависишь: от химической реакции или каприза других людей. Идея, что алкоголизм – это болезнь, не делала Димку снисходительней. Болезнь – это когда нет возможности прекратить внутренний разрушительный процесс. А здесь – одно физическое движение: отвернись, отойди, не пей – и все пройдет. «Это не мое хобби. У меня другие планы на жизнь» – так отвечал Артур на предложения случайных знакомых составить компанию. Димка взял на вооружение эту фразу.

Он вспомнил про Артура и захотел в город, подальше от беляшей и алкашей. Или хотя бы в сумасшедший, свободный от всего Аркаим.

– Железной дверью… Это да. Поэтому целебная вода в озере протухла. Они ее больше оттуда не качают. – Пашка словно не замечал Димкиного внутреннего неприятия, был сама любезность, несмотря на мат, которым нашпиговывал каждое предложение. – Всю хотели вычерпать, но она тухнет за дверью, этого нету… как его… циркуляции воздуха.

Пашка открыл свою «целебную воду» и сделал несколько глотков, предложив Димке «за знакомство».

– Ну как хочешь, – не обиделся он на отказ и пояснил нелогично: – Понимаешь, хозяина настоящего нет. Работы не стало. Нервничаешь сильно, надо же как-то расслабляться. Жизнь тяжелая.

Димка молчал. Вранье это всё. Просто безвольный, пропащий человек. Одним махом можно разбить это никчемное оправдание. Работы в деревне всегда выше крыши. Даже у Лехи мозоли появились, удивительно, правда, что не на языке. И хозяевами в дедовой усадьбе теперь они сами были – какие еще нужны хозяева-то? Нервничать некогда, потому что дело есть. А лучшего расслабления, чем лежать на траве или воде, раскинув руки, или сидеть на горе, прижавшись спиной к нагретому камню, и пожелать нельзя. Впрочем, можно…

Лошади. Димка все еще не успел познакомиться с кем-то, у кого есть кони. Он на секунду закрыл глаза. Но вместо лошадей перед глазами стоял подвыпивший Пашка с бесконечно повторяемым «бля».

В Лешкином возрасте Димка тоже принес со двора это нецензурное междометие. Папа сначала опешил, а потом пообещал сыну промыть рот с мылом, а мама, стараясь не рассмеяться, решила действовать иначе. Она объяснила, что слово это никакое не ругательство. «Бла» значит по-протоиндоевропейски – «дуть», и то, что Димка произнес, означает «пустое», «обман». Даже в кино говорят: «бла-бла-бла». Пустословие, болтовня получается…

– А потом слово стали употреблять неправильно, оно испортилось, стало ругательным, – закончила мама.

– Всё, всё портится, даже слова! – покачал головой папа. – И дети портятся. А порченое надо выкидывать.

Димка тогда сильно испугался, что его выбросят на свалку, раз он начал портиться. Но про себя он еще произнес несколько фраз с руганью. А потом перевел на индоевропейский. И получалось, что он этим словом отменял все, о чем говорил! Все делал пустым. Пустой звук.

С тех пор Дима не матерился. А вот привычка «переводить» услышанный мат, придавать фразам настоящий смысл, осталась. Пашка был весь – пустота. Только вот почему-то взгляд не проходил сквозь него, а запинался, увязал. Случайный навязчивый прохожий умудрился загородить и дверь библиотеки, и волнующий образ с черными косами, который Дима отчаянно старался не упустить.

– Не знаете, у кого здесь лошади есть? – спросил Димка, чтобы сменить тему, не поддерживать Пашкины жалобы на жизнь.

– Да у кого есть… У меня их табун. Шесть голов. А чо, интересуешься?

– Арендовать думаю, – неожиданно для себя сказал Дима, – на лето.

– А чо тебе арендовать? Деньги, что ли, лишние? Иди ко мне в подпаски, да и делов-то.

От неожиданности Дима замер. Идти на работу к алкашу, к вонючему ничтожному зомби? Это что же получается, крестная фея может выглядеть и таким вот образом, что ли?