Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции - Сесил Рот

Появление Реувени необычайно воодушевило и марранов. Они толпами стекались к нему, к его раздражению и недоумению; марраны решили, что он и есть Мессия. Один из них, многообещающий молодой чиновник по имени Диого Пирес, получив от Реувени выговор, сделал обрезание, едва не расставшись с жизнью; он надеялся, что таким образом ему удастся преодолеть барьер. Впоследствии он покинул страну, вернул себе иудейское имя Соломон Мольхо и стал спутником Реувени. В его пестрой биографии романтика смешана с трагедией.

Мольхо изучал каббалу в Салониках и Цфате (Сафеде), благодаря своему красноречию воспламенял верующих в синагогах Анконы, сидел у ворот Рима среди нищих и калек, чтобы лично приветствовать Мессию. Он пользовался благосклонностью папы, но в конце концов вынужден был бежать в Венецию. Там он снова поддержал Реувени, который вынужден был покинуть Португалию из-за чрезмерного воодушевления, какое его визит вызвал среди марранов. Теперь он проживал в роскоши во дворце какого-то патриция и пытался склонить власти к своим взглядам. Реувени произвел на сенат столь сильное впечатление, что сенаторы поручили навести справки о его рассказах Джованбаттисте Рамузио, известному путешественнику и лингвисту.

Во время второй встречи с Реувени Мольхо начал разочаровываться. Он все больше подозревал, что невежество Реувени в раввинской учености лишь напускное, призванное придать достоверности его рассказам о том, что он посланец одного из пропавших десяти колен Израилевых, которое по-прежнему вело библейскую жизнь. Вместе с тем Мольхо пользовался возрастающей популярностью, особенно после того, как точно предсказал разлив Тибра в Риме. Поэтому он играл все более значимую роль. В Венеции он получил горячую поддержку. К числу его сторонников относился Илия Менахем Халфон, поэт, талмудист и врач, прославленный представитель известной семьи, один из самых модных медиков в Венеции того времени. Впоследствии его поддержка дорого обошлась Мольхо.

У Халфона имелся конкурент, еще более выдающийся врач, чем он сам, по имени Якоб Мантино. Он был равно известен как философ и литератор, тогда как лечил половину дипломатического корпуса в Венеции. Соперничество двух врачей было ожесточенным и пронизывало все сферы их жизни. Мольхо попытался их помирить, но тщетно; в результате Якоб Мантино стал его злейшим врагом. Здравомыслящий ученый и философ, он не поддавался лихорадке, охватившей почти всех его современников. В притязаниях Мольхо он усматривал угрозу евреям в целом, что усугублялось тем, что он, строго говоря, был отступником от христианства. В силу своей убежденности Мантино без всяких угрызений совести прибегал к любым средствам, чтобы заткнуть рот опасному мечтателю. Он не позволил Мольхо напечатать его книги, которые надлежало послать на Восток, разоблачал его перед светскими властями, называя вероотступником. Кое-кто даже подозревал Мантино, истинного сына своего времени, в попытке устранить врага с помощью яда. Справедливо такое обвинение или нет, Мольхо внезапно поразила тяжелая болезнь, и он какое-то время находился на пороге смерти.

Выздоровев, Мольхо вернулся в Рим. Однако Мантино его опередил, став лейб-медиком при папском дворе. Мантино продолжал безжалостную вендетту. Он попытался заручиться помощью посла Португалии против отступника, перевел на латынь некоторые его сочинения, в которых, при наличии фантазии, можно было усмотреть антихристианские намеки, и дошел до того, что донес на него инквизиции. Мольхо был обречен; его торжественно сожгли на костре на Кампо-деи-Фиори.

К всеобщему изумлению, на следующий день его видели в Ватикане – он гулял там, как обычно. Похоже, Клемент VII, чтобы защитить своего протеже, приказал сжечь вместо него другого приговоренного к смерти преступника. Естественно, Мольхо больше нельзя было оставаться в Риме, поэтому папа отослал его ночью, приставив к нему охрану. На севере Италии Мольхо снова встретился с Реувени. С тех пор два авантюриста действовали сообща. Судя по всему, они подпитывали друг друга идеями. Услышав, что император Карл V собирается прибыть на рейхстаг в Регенсбурге, они поехали туда, везя с собой знамя с вышитым на нем девизом Маккавеев; они надеялись убедить Карла призвать евреев к оружию против турок. Однако у правителя половины Европы и ревностного католика не было ни времени, ни желания участвовать в подобных планах. Обоих заковали в кандалы и протащили за императором в Мантую, где Мольхо предали суду импровизированного трибунала инквизиции. Его странная и богатая событиями жизнь окончилась мученической смертью. Реувени продержался еще несколько лет, но в конце концов и его ждало аутодафе на Пиренейском полуострове. Надеждам, которые несколько лет питали венецианскую еврейскую общину, пришел конец.

Именно в тот период, по странной прихоти судьбы, венецианское гетто неожиданно приобрело весьма важное значение для тогдашней политики. Глаза всей Европы были прикованы к его раввинам и ученым; у них искали совета в вопросе, которому суждено было оказать величайшее влияние на судьбы человечества. За двадцать лет до того короля Англии Генриха VIII по политическим соображениям вынудили жениться на инфанте Екатерине Арагонской, дочери Фердинанда и Изабеллы и вдове его покойного брата Артура. После двух десятилетий семейной жизни, зачарованный ясными глазами Анны Болейн или движимый вполне естественным желанием обзавестись наследником мужского пола, Генрих пожелал аннулировать свой долгий брак[11]. Папа, несомненно, готов был даровать такую милость, если бы не страх перед племянником Екатерины, императором Карлом V, которого возмутило подобное неуважение к его дому. Так мало-помалу разгорался пожар, которому суждено было окончиться отделением Англии от традиционной католической церкви.

Генрих опирался на авторитет Библии. В самом деле, в Книге Левит как будто строго воспрещается женитьба мужчины на вдове его брата. Вместе с тем во Второзаконии такой порядок предусматривался, если предыдущий брак был бездетным, чтобы имя покойного сохранилось. Интерпретация оказалась необычайно трудной. Неожиданно многие осознали важность древнееврейской традиции для верной интерпретации Священного Писания. Так как евреев в то время изгнали и из Англии, и из Испании, обе стороны обратились за разъяснениями в итальянские гетто, особенно в венецианское. Ричард Кроук, которого от имени Генриха послали узнать мнения различных законоведов, обратился за помощью к знаменитому венецианскому гуманисту фра Франческо Джорджи. Последний без труда нашел местных еврейских ученых, которые охотно поддержали точку зрения англичан. Среди них были Марко Рафаэль, недавно перешедший из иудаизма в христианство, который изо всех сил стремился угодить, а также врач Илия Менахем Халфон. Последнему удалось собрать ряд подписей итальянских раввинов в поддержку своей точки зрения. В начале 1530 года Кроук сообщал из Венеции: не проходило и дня, чтобы он не совещался по данному вопросу с каким-нибудь монахом или евреем.

Однако на одного из них ему не удалось произвести впечатления. Якоб Мантино, уроженец Испании и протеже папы, проявил упрямство. Он объявил, что всей душой поддерживает другую сторону. Так происходило во всех делах, в которых участвовал Халфон. Диспут ожесточил отношения двух соперничающих врачей. В результате (как уже упоминалось), когда Соломон Мольхо чуть позже прибыл в Венецию, он застал их «на ножах», что дорого ему обошлось. Тем временем Генрих VIII, также считавший себя крупным богословом, настаивал на том, чтобы мнение раввинов послали ему для просмотра. За неимением лучшего, в Англию отправили Марко Рафаэля вместе с его покровителем Джорджи. Несмотря на попытку испанского посла устроить на них засаду, они прибыли благополучно; в Лондоне вероотступник написал официальный отчет, к полному удовлетворению своего покровителя. Однако он не выдержал натиска учености и цифр. За исключением Халфона и еще нескольких человек, почти все итальянские раввины оказались на другой стороне. В довершение всего, именно тогда в Болонье один еврей, по обычаю левирата, когда вдова обязана была или имела право вторично вступить в брак лишь с ближайшими родственниками первого мужа, в первую очередь с его братьями, женился на вдове своего покойного брата. Происшествие подрывало доверие ко всем доводам противной стороны. У Англии оставался единственный выход – разрыв с Римом. Тем не менее данный эпизод оказал важное влияние на еврейскую историю; именно он, в сочетании с тогдашним спором Рейхлина и Пфефферкорна в Германии о еврейских книгах, послужил началом возрождения древнееврейской литературы после долгого периода сомнений, который наблюдался в Европе с распространением христианства.