Иудеи в Венецианской республике. Жизнь в условиях изоляции - Сесил Рот

Вся община была поражена общей волной воодушевления. Приверженцев лжемессии возглавил Мозес Закуто, раввин, каббалист и драматург, который остановился в венецианском гетто у «западников» по пути из Амстердама в Палестину – почему-то через Польшу. Общее безумие не обошло даже таких серьезных ученых, как Самуэль Абоаб. Тщетно Якоб Саспортас (лондонский хахам, или раввин, который бежал в континентальную Европу, спасаясь от эпидемии чумы, и оставался единственным видным европейским деятелем, сохранившим ясную голову) посылал ему письма с предупреждениями и упреками. Гетто накрыла волна раскаяния и самообвинений; люди хотели стать достойными того, чтобы вступить в мессианскую эру. Детей называли в честь долгожданного царя. Напечатали особый молитвенник, которым могли пользоваться его приверженцы. Авраам Перейра, доверчивый и необычайно богатый его сторонник из Амстердама, отправился в Палестину, чтобы находиться на месте, когда произойдет окончательное освобождение; но по пути он заехал в Венецию, внеся вклад в общее волнение. По просьбе глав общины раввинат направил в Константинополь официальное письмо, в котором запрашивал подробности. Им прислали фальшивый ответ, составленный одним из самых легковерных учеников Шабтая Цви. В ответе подробно подтверждались все, даже самые оптимистичные, надежды. Не приходится сомневаться в том, что в венецианских синагогах, как и в других местах Европы, молитвы о здравии светского правительства сменились молитвами за самозванца. Посол Венеции в Блистательной Порте слал на родину дипломатические отчеты о примечательных событиях, которые разворачивались у него на глазах.

Возбужденный таким примером, некий слабоумный местный мистик также объявил себя Мессией. Вместо того чтобы поместить его под надзор, как, возможно, следовало поступить в обычных обстоятельствах, в один субботний день толпа разгневанных верующих в синагоге набросилась на него. Его тяжело, хотя и не смертельно, ранили. Мозес Нахмиас, уверовавший в истинность лже-мессии, отправился с новостями в Левант. Он нашел, что самозванец окружен почти королевскими почестями в крепости Абидос неподалеку от Галлиполи, куда его поместили турецкие власти. Милостиво приняв гостя, лже-мессия послал письмо венецианским раввинам, в котором выразил полное одобрение такому поступку, невзирая на серьезное нарушение дня отдыха, и обещал в ближайшем будущем большую награду всем, кто проявит подлинное рвение ради него. Письмо он заключил сообщением: добрую весть о скором освобождении следует распространить среди всех представителей диаспоры.

К тому времени турецкие власти, которые прежде проявляли доброжелательное равнодушие, решили остановить опасного мечтателя. Султан послал за ним и приказал выбирать: переход в ислам или смерть. Лжемессия малодушно предпочел первое. Приняв белый тюрбан, он провозгласил, что переходит в мусульманскую веру, покинул дворец под именем Мехмета-эфенди и получил должность при дворе. На самых верных его последователей не повлияло даже его трусливое предательство. Они говорили, что Спасителю нужно пережить все стороны человеческой жизни, вплоть до низших и самых невежественных, перед тем как он исполнит свою миссию. Натан из Газы, пророк и сообщник лжемессии, путешествовал по Европе и разъяснял смысл последних событий. Побывав на Корфу, где его ждал довольно теплый прием, он в марте 1668 года прибыл в Венецию. Однако венецианские раввины уже образумились. Когда они услышали, что лжепророк прибыл на карантинную станцию, они торжественно пригрозили отлучением всем, кто посмеет оказать ему гостеприимство или даже заговорит с ним. Исключение сделали для праведника Самуэла Абоаба, который, в сопровождении Мозеса Закуто, отправился убеждать незваного гостя уезжать с миром.

Его миссия окончилась неудачей. На корабле Натан из Газы познакомился с парой венецианских патрициев, которые, заинтересованные его учением и личностью, отвели его на берег, в свой дворец, где он переночевал. Узнав у него все, что хотели, они отвели Натана к гетто, и тамошние власти вынуждены были его принять. Однако к тому времени у них закончилось терпение, и они не желали его слушать. Несчастного лжепророка заставили подписать заявление, в котором он сознавался, что все его видения им вымышлены. Кроме того, он отрекся от всяких верований в мессианство своего сообщника. Затем его посадили на небольшое судно и отправили вверх по реке Панаро в Финале-ди-Модена, откуда он проследовал в Тоскану. Однако, куда бы он ни приезжал, его опережали письма от венецианских раввинов, к которым прилагались распечатанные копии его признаний. Поэтому его миссионерская поездка окончилась полным фиаско. После короткой передышки в Риме, где, как сообщали, он пытался вызвать наводнение Тибра с помощью каббалистических формул, он вернулся в Софию, где умер, лишенный всякого доверия.

Однако даже после этого культ лжемессии не окончился. На протяжении полувека его примеру следовали другие самозванцы. Венеция, будучи одним из крупнейших европейских центров еврейской учености, по-прежнему становилась сценой для различных религиозных диспутов. Именно там Нехемия Хайон вел изощренную пропаганду культа Шабтая Цви, даже после перехода последнего в ислам и его смерти. И хотя братья Якоб и Исаак Абоаб победили его в споре, он либо в самом деле получил, либо подделал одобрение других членов венецианского раввината. Именно там Авраам Кардозо, марран и поборник нового культа, официально вернулся к иудаизму. Много лет спустя, когда волнения улеглись, венецианские раввины, возглавляемые Исааком Пасифики, сыграли главную роль в борьбе с Мозесом Хайимом Луццатто, поэтом-мистиком, который впоследствии имел схожие мессианские притязания. Для сбора уличающих его доказательств они послали делегатов в Падую. Позже раввины запретили его сочинения и пригрозили отлучением всем, кто будет их читать или владеть ими. Еще один поздний отголосок лжемессианства достиг Венеции в 1700 году, когда группа польских пиетистов, возглавляемая Иудой Хасидом, одетым в белый саван в знак покаяния, прошла через город на пути в Палестину, где они самонадеянно ожидали, что станут свидетелями прихода Спасителя.

Приехавший в Венецию чужестранец, проплывая в гондоле по широкому каналу Каннареджо в сторону Гранд-канала и приближаясь к изящному каменному мосту, который ведет к величественному храму, воздвигнутому в честь святого Иеремии, невольно замечал все более растущее число смуглых людей, мужчин и женщин, в одинаковых красных головных уборах, которые украдкой направлялись к центру города. Если ему хватало любопытства вглядеться пристальнее, он замечал, что все они выходили из-под низкой, изогнутой арки неподалеку от канала. Замечал он и массивные ворота. Если у него возникали вопросы, ему отвечали: там находится знаменитое гетто, прототип всех итальянских гетто, на осмотр которых приводили сотни видных иностранцев, посещавших Венецию.

К середине XVII века еврейский квартал Венеции достиг максимальной величины. Ворота возле Фондамента-делла-Пескариа – старого рыбного рынка, граничившего с каналом Каннареджо, – вели в Старое гетто, длинную, узкую улицу, тесную и нездоровую. Ее окружал лабиринт дворов и закоулков: Калье-Мокато, Калье-деи-Баруччи, Корте-Скаламатта, Калье-дель-Орто и другие. После того как Старое гетто упиралось в небольшую площадь, Кампьелло-делле-Скуоле, улица немного изгибалась и вела через мост на широкую площадь, Новое гетто. Как ни странно, первый еврейский квартал находился именно в Новом гетто. Через мост к востоку от Нового гетто располагалась позднейшая пристройка, Новейшее гетто, которое состояло из Калье-дель-Портон (улицы, названной в честь ворот, к которым она вела) и еще нескольких переулков. Воду в гетто брали из полудюжины общественных колодцев, разбросанных в разных местах на его территории.