Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

всем ветрам нараспашку, но я чувствовал, как между нами растёт пропасть. Нас разводили в разные стороны — в противоположные точки системы координат, туда откуда мы начали свой путь. Я понимал, что наше время закончилось, и дважды не войти в одну реку, но при этом я очень боялся её потерять.

На кухне сгущались сумерки. Бабина закончилась, и сработал автостоп — в воздухе повисла гнетущая тишина. Только назойливая муха жужжала и билась об стекло. Я медленно поднялся и пошёл в ванную, — там, в стиральной машине, была спрятана бутылка водки. Привычным движением я сорвал пробку и приложился из горла.

Закрыв глаза, я сидел на унитазе и прислушивался к своим чувствам. Когда ты делаешь первый глоток водки, приход напоминает потрясающий момент из моего прошлого. Я помню, как передо мной открывались решётки с табличками «Двери закрывать на 2 оборота ключа» и я постепенно — с каждым поворотом ключа — приближался к свободе… Алкоголь — это ключ, с помощью которого ты открываешь внутренние двери и выходишь из тёмных казематов своего бытия. Всё, что тебя мучало, остаётся там — за контрольной полосой. Ты свободен — тебя ничто не держит на этой земле и ничто не связывает с окружающими.

Когда я вернулся из ванной, Леночка уже оттаяла, и по её выражению глаз я понял, что она хочет продолжить разговор. Я тут же подыграл ей:

— Ленчик, ну не злись. Я просто очень устал. Внедрение нового проекта. Работаю по восемнадцать часов. Сплю на диване в своём кабинете: не вижу смысла ходить домой. Ну…Чё там Володька тебе наплёл? Ну рассказывай, рассказывай!

Она слегка оживилась и сделала губки бантиком.

— Мы три часа в баре просидели, и я из него всё вытянула. «Жить будешь в люксе, — наворачивал Володя, подливая мне Hennessy XO. — Не понравится — снимем тебе квартиру, хоть в Туапсе, хоть в Ольгинке, хоть в Небуге». А потом он поведал мне о своих мытарствах: «Я полгода в Москве болтался… Страшный город. Бездуховный. Все хотят друг друга поиметь. Как-то пытался там устроиться, но всё мимо… И вот совершенно случайно я познакомился с большим человеком с Кубани. Он уговорил меня вложиться в этот проект. Я поначалу боялся, а теперь просто счастлив. В мегаполисах жить — только душу гноить. Ты не представляешь, Леночка, как там свободно дышится. Народ добрый, отзывчивый… Женщины ласковые… А море… море из окна видать… до краёв наполняет! А если бы ты видела, Леночка, эти закаты… Плакать хочется!»

— И хруст французской булки, — саркастически заметил я. — А он, оказывается, романтик… Сентиментальный ворюга!

— Короче, — продолжала Мансурова, — сулил золотые горы, рисовал картины маслом, дорогим коньяком опаивал, и что самое интересное — я ему поверила.

— Надеюсь, в номера с ним не пошла? — спросил я.

— Ты знаешь, он не в моём вкусе, — с вызовом ответила она, — а за деньги или привилегии я с мужиками не трахаюсь — только по любви.

— Извини. Это была неудачная шутка.

— Так вот, милый мой, — сказала она строго, и я подумал о неизбежности ультиматума, — через три недели я улетаю к морю и начинаю там новую жизнь. Я не спрашиваю твоего совета или одобрения — я всё уже решила, но от тебя требуется только одно — решиться хоть на что-то в своей жизни… Либо отпусти меня и живи так, как ты хочешь, либо останься со мной и будь для меня мужем, для ребёнка — отцом, а для нашей семьи — опорой. Я не позволю тебе болтаться как дерьмо в проруби. Я устала от твоего эгоизма и безразличия. Мне нужен настоящий мужик, а не облако в штанах, как ты любишь повторять.

— Ну, Ленок, ты что-то совсем забурела, — простонал я, словно получил по заднице кнутом. — Что на тебя сегодня нашло? Критические дни месяца? Какие-то проблемы в «Малахите»? Ты чё на меня бочку катишь?! Мансурова, коней попридержи!

— А ты думай! Головой думай, а не головкой! — крикнула она и пошла стелить постель.

В тот день мы легли рано. Она сразу же отвернулась от меня к стенке и начала дёргаться всем телом, — это была какая-то странная особенность её организма в момент засыпания. Когда я услышал её равномерное отчётливое дыхание, то медленно выпал из-под одеяла и на цыпочках отправился в ванную. Там я вытащил из стиральной машины заветную бутылку… Водка была тёплой и противной, но пошла хорошо.

Сидя на толчке, я пытался представить наше будущее, но его смутные очертания постоянно терялись из виду. Мне было совершенно непонятно, чем я буду заниматься в «Югре». На ум приходило только две ипостаси: мальчик на побегушках в шоу-балете Елены Мансуровой или швейцар в петушиной ливрее с галунами, в атласном цилиндре, с вечно протянутой рукой, — и то и другое не подходило мне по возрасту: для мальчика слишком стар, для швейцара слишком молод.

Я понимал, что в первую очередь она убегает от меня: ей невыносима моя бесконечная ложь, моя двойная жизнь, моё безразличие и холодок, которым я постоянно её окутывал. В нашем провинциальном городишке слухи разлетаются моментально — она всё знала про мои гусарские похождения, она ставила мне прогулы по ночам, но никогда не устраивала истерик. Возвращаясь под утро, я находил её крепко спящей в объятиях плюшевого медведя. Отсутствие ласки и внимания никогда не выбивало её из колеи. Внешне она выглядела спокойной и уверенной, жила под девизом «keep smiling», всегда была одержима только работой и творческими планами, а всё остальное казалось ей второстепенным.

Я сделал ещё глоток и вспомнил с улыбкой, как однажды ночью с шумом завалился домой… Прямо в прихожей скинул все шмотки (в багровых пятнах моей и чужой крови), разделся до трусов, прошёл к холодильнику и прямо из горла накатил грамм двести водки. Потом я принял душ, прошел в комнату, где спала Мансурова, включил верхний свет, достал из шкафа свежее бельё, джинсы, футболку, кофту, оделся во всё чистое. Перед тем как выключить свет, я долго разглядывал спящую жену — она даже не шелохнулась, так и продолжала пыхтеть в обнимку с моим плюшевым дублёром, сладенько причмокивая во сне, и только маленький слюнявый пузырёк надувался в уголке губ.

В ту ночь случилась то, к чему я так долго