Счастье ходит босиком - Лана Барсукова

Главный спор по этому вопросу состоял в том, что является предметом купли-продажи. Противники суррогатного материнства говорили, что женщина продает готового ребенка, и тогда это ипостась работорговли. Адвокаты этой практики утверждали, что суррогатная мать всего лишь оказывает услугу по вынашиванию, то есть это разновидность сферы услуг, не более. Покупается не ребенок, а специфическая услуга. В России стать суррогатной матерью могут только женщины, имеющие собственных детей, чтобы было меньше соблазнов оставить в семье лишний рот. А воспользоваться этой услугой можно только при наличии справки о бесплодии. Эля, которая только и делала, что рисовала для государства липовые справки о бесплодии своей фирмы, криво усмехнулась. Любая медицинская справка стоила копейки на черном рынке.

Эля читала не для общего развития, она проводила рекогносцировку в том поле, где ей предстояло воевать. Давила в себе эмоции – сострадание, возмущение, брезгливость, страх, которые могли отклонить ее от выбранного курса. Ей нужен ребенок. Работорговля или услуга? Ей-то что. Главное, чтобы был живой и теплый, похожий на нее. Ну даже если на Виктора, то тоже ничего, все-таки не чужой человек. Чтобы мамой называл. Все остальное она сожмет в кулак, раздавит в себе, проглотит. И не подавится. Только не думать. Не думать, а действовать. А когда Эля начинала действовать, то Дунька в ней распрямляла плечи и шла на таран. Виктор называл такое ее настроение «бравурным состоянием духа».

Довольно скоро ей позвонили из клиники и пригласили на знакомство с потенциальной суррогатной матерью. Ею оказалась молодая женщина с простоватым лицом и испуганными глазами. Было что-то птичье в ее манерах. Эдакая птичка-невеличка неопределенной породы. Она сидела на стуле, как на жердочке в клетке, напряженно и испуганно. Но птица мечтает вырваться на свободу, а у этой на лице читалась стойкая обреченность, как будто для нее весь мир – одна сплошная клетка. Одета аккуратно, минимум украшений и косметики. «Понравиться хочет, продемонстрировать потенциальную надежность», – заключила Эля.

Их оставили наедине. Эля растерялась, она чувствовала себя не заказчиком, а следователем. Но это все сантименты. Не думать, только действовать.

– Почему вы решили стать суррогатной матерью? – тоном доброго следователя начала она допрос.

– Временные материальные затруднения.

Понятно, что этот вопрос ожидался и ответ женщина заготовила заранее. Но на слове «временные» произошла едва заметная заминка. Эля отметила это с удовлетворением, она любила честность: «Колдобит ее, когда врет. Эти материальные затруднения, похоже, единственная постоянная величина ее жизни». Но дальше все пошло как по писаному. Как на детском утреннике или на прямой линии с президентом – никакого экспромта. Все согласно сценарию, заранее согласованные вопросы и отрепетированные ответы.

– А как ваш муж к этому относится?

– Он поддерживает меня. Это наше общее решение.

«Зашибись!» – подумала Эля. Дунька внутри зашипела: «Убила бы».

– А можно узнать, какие материальные трудности у вас? Почему так вышло?

– Это пустяки, мы быстро их преодолеем. На моем физическом самочувствии это не сказывается. У меня хороший гемоглобин и нормальное эмоциональное состояние. Тонус мышц я поддерживаю в спортзале, – выдала женщина очередную легенду. Она даже лобик наморщила, чтобы все сказать правильно, как доктор прописал.

«Ага, вот только врать мне не надо», – подумала Эля. А Дунька добавила: «Мышцы она в зале качает. Жилы у тебя небось рвутся, когда ты пьяного мужика домой тащишь, когда парализованную мать переворачиваешь». Она таких картин у себя в деревне насмотрелась во всех ракурсах.

– А вы уверены, что сможете отдать ребенка, которого родите? Не захотите оставить себе?

– Я в своей партнерской честности уверена. Во-первых, у меня уже есть двое детей. Во-вторых, нам нужны деньги. В-третьих, врачи оказывают грамотную психологическую помощь, правильно настраивают, чтобы уберечь от эмоциональной связи с ребенком.

«То есть перед сном ты будешь говорить себе, что мой ребенок – это просто мешок, набитый костями и мясом? Вместо колыбельной будешь петь мантры равнодушия?» – беззвучно возопила Эля.

Повисла пауза. Зачем-то Эля спросила:

– А если у меня будет негритенок? Выносите? Или вам желательно русского?

По тому, как дернулась птичья шейка, было понятно, что к такому вопросу в рамках «грамотной психологической помощи» не подготовили, поэтому и ответ вышел неприлично искренний:

– Желательно русского. Все-таки внутри…

Вот эта неполиткорректность и решила дело.

– Знаете что, – сказала Эля командным голосом, вставая, – хватит с нас этих стен. Хотите со мной пиво выпить? Я плачу. Только чур пить, а не клювик мочить.

А про себя добавила: «И сидеть на всю жопу, а не на краешке. Как человек, а не как птица».

– Согласна, – чирикнули ей в ответ, боясь, что Эля передумает.

* * *

В пивной было безлюдно. Время не для пива. Да и не пятница. Но главная причина отсутствия посетителей состояла в том, что эта пивная неправильно себя, как сейчас говорят, позиционировала. Для состоятельных людей нужна стилистика паба – больше зеленого цвета и медных ламп как свидетельство родства со святым Патриком, который покровительствует пивным делам. Эля всегда удивлялась всеядности своего народа. Полстраны в очереди к святым мощам давится. Полстраны в день святого Патрика на рекорд по потреблению пива идет. И, что характерно, происходит это в дни Великого поста. И что еще более характерно, это не разные половины страны.

Если ставку на бедную публику делать, то нужно, наоборот, советскую пивную изображать, нажимать на ностальгические чувства. Колченогие столы с липкими столешницами и подоткнутыми под ножки салфетками. Полоски клейких лент, усеянные дохлыми мухами. Урожай прошлого года. И музычка советского хита: «Губит людей не пиво, губит людей вода». Все – аншлаг!

А вышло ни то ни се. Типа простого кафе, куда пиво завезли, а кефир забыли. Но зато дешево. Эля после ухода Виктора денежки считала, тем более в свете намеченных перемен в личной жизни.

Заказали, выпили, повторили, познакомились. Именно в такой последовательности. Женщину звали Верой, была она из деревни, где самым большим несчастьем после открытия вино-водочного магазина было открытие филиала банка. Аттракционом небывалой щедрости стала выдача кредитов неработающим. Без каких-либо справок – бюрократию послали в нокаут. Верин муж оценил широту души банкиров и взял кредит. А потом они оценили его имущество и жизнь. Видимо, оценили недорого, потому что стали звонить и все время выводить разговор на детей. Что поздно гуляют, что дорогу переходят в неположенном месте. Вера скулила от страха за них. Муж сломался – запил. Трезвый плакал, а пьяный переворачивал дом вверх дном, искал охотничий дробовик, чтобы доказать «этим фашистам, кто на чью землю пришел». Вера пошла на вторую работу. Продали что могли. Жили, как итальянцы, на одних макаронах. Но долг не уменьшался. Им объяснили, что они «гасят» только проценты, а тело кредита сохраняется в прекрасном состоянии, прямо как в мавзолее. Какой-то мумифицированный кредит получился.