Счастье ходит босиком - Лана Барсукова

* * *

Эля нервничала – ей скоро уходить, а Веры все нет. Эле только на минутку к врачу заскочить, сообщить, что концепция изменилась и муж объелся груш, что теперь нужен донор. А потом на работу бежать, сеять чертополох фиктивных отчетов. Некогда ей тут сидеть. С Верой по телефону договорились, что та подъедет. Нужно ей зонтик отдать, который она в пивной забыла. Зонтик еще новый, можно даже сказать стильный. Черно-белый, как старое кино, с видами Парижа, распластанными вокруг вечной Эйфелевой башни. Эля представила себе, как эти виды Парижа плывут мимо почерневших изб Вериной деревни, по раскисшей от дождя непролазной грязи. Как качается Эйфелева башня, словно здоровается с местными архитектурными объектами – с сельмагом, с водонапорной башней, с домом культуры. А те стоят неподвижно, не отвечая на приветствие, дескать, легкомысленная парижанка нам не пара.

Ну где эта Вера? Хотя Эля и не очень надеялась, что та вовремя подойдет. Заранее условились, что, если разминутся, зонтик у гардеробщицы будет дожидаться. Эля знала, что у деревенских жителей другое представление о времени. Им минутная стрелка в часах не особо нужна, часовой достаточно. У горожан другой темп жизни, они скоро на секунды будут день делить. Вот ее шеф любит рассказывать, как он начал вставать на 15 минут раньше и выиграл полчаса на дороге, потому что автомобильные пробки поминутно с утра растут. Шеф точно знает, во сколько заверещит его будильник, сколько минут ему надо заправиться едой под видом завтрака, сколько минут пошуровать зубной щеткой среди имплантов, сколько движений совершить, чтобы побриться. Жизнь по секундомеру. А в деревне спроси, во сколько встают, и услышишь: «засветло», «с петухами». А если позже, то сразу неодобрительное: «до обеда дрыхнет». Деревня в отношении со временем придерживается принципа приблизительности.

Но глядя на шефа, Эля частенько думала, что напрасно он так себя утруждает. Что в жизни успел? Живет под электрическими лампами, дышит воздухом из кондиционеров, семью видит по праздникам. Ничего он не успел в жизни сделать. Разве что преуспел денежки собрать. Но «успеть» и «преуспеть» – совсем разные вещи. Кому нужна их фирма? Воруют помаленьку. Эля хоть на ребенка зарабатывает. Ребенок все оправдывает, он даже квартальным отчетам смысл придает.

На этой высокой философской ноте ее дернула за руку Вера. Точнее, она запнулась о ноги мужика, вытянувшиеся поперек коридора, и, чтобы не упасть, схватилась за Элю. Хотя Эля сильно подозревала, что Вера нарочно разыграла эту сцену. Якобы упала, чтобы обладателю журавлиных ног стало стыдно. Ну или хотя бы неудобно. И действительно он ноги поджал, даже извинился. Но Вера неожиданно для своей субтильной комплекции злобно хаманула ему в ответ, дескать, «свои грабли при себе держи». Эля хотела поправить, что «грабли» – это обычно руки, а не ноги, но не стала. Такой злобной Веру она не только не видела, что немудрено при их стаже знакомства, но и представить себе не могла. Что с ней? А очередь задерживается. Не судьба сегодня в кабинет попасть. Она уже опаздывает. Шеф с секундомером закипает. Надо бежать.

– Вер, вот зонтик. Мне пора. Хочешь, до остановки вместе добежим. Только быстро.

При быстрой ходьбе и разговор получался быстрый, как будто телеграммами обменивались.

Вера отбила:

– Вот сволочь.

Эля уточнила:

– Кто?

– Мужик этот. С ногами, – исчерпывающе пояснила Вера.

– Они все с ногами, – попыталась разрядить обстановку Эля.

– За всех не скажу, но тот, кто ноги по коридору расстелил, точно гад.

– Да ладно, ну запнулась о его ноги, делов-то.

– Я специально. Хотела ему ноги поломать.

– Да ты, я смотрю, идейная. Главное, что идея сто́ящая, – сказала Эля уже на бегу.

К остановке подъезжал ее автобус. А у водителя была забава: смотреть в боковое зеркало на бегущего потенциального пассажира и думать про себя: «Успеет или не успеет?»

– Нам надо встретиться. Я гарантий хочу, – вскрикнула Вера, боясь упустить Элю. Стало понятно, что она приходила не только за зонтиком.

– В восемь вечера там же, – успела крикнуть Эля в щель закрывающейся двери.

«Успела, зараза», – подумал водитель автобуса. Видимо, он делал ставку на другой исход – все какое-то развлечение.

* * *

Пиво на этот раз решили не брать. Эле захотелось вспомнить молодость, когда ей казалось, что нет ничего вкуснее «Бейлиса». Потом благодаря Виктору она приобщилась к более утонченным напиткам, и «Бейлис» был низведен на уровень алкогольной «Дунькиной радости». Но Вере понравится. Эле хотелось побаловать ее. Она чувствовала, что, не вырвись она тогда из деревни, сейчас могла бы быть на ее месте. От одной этой мысли хотелось напиться: то ли с радости, что пронесло, то ли с горя от бессилия что-то изменить в этой жизни, сделать ее более милосердной, что ли. Спазмами накатывало чувство вины перед Верой. Как будто Эля сбежала, а Вера осталась. Может, она тот побег списанным сочинением оплатила, своим враньем про Брежнева. А Верка не смогла, ума или наглости не хватило. Говорят, что свято место пусто не бывает. Дураки говорят. Любое место пусто не бывает. Если есть место, хоть какое, то обязательно найдется человек, который его займет. На самый колченогий стул непременно кто-нибудь сядет, если других нет. Мимо водонапорной башни, переполненных мусорных баков обязательно будут ходить люди, которые тоже хотят красоты. Вот зонтики покупают с Эйфелевой башней.

Вера потягивала ликер и аж жмурилась от удовольствия. «Бейлис» с его приторной сладостью – часть красивой жизни в понимании Веры. Слава богу, рядом не было Виктора с его уничижительным разбором их полетов. Ликер можно тянуть по чуть-чуть долго-долго, торопиться им некуда.

– Вер, ты что-то хотела мне сказать? Гарантии какие-то? – начала Эля, помня, что встретились они не просто так, а по Вериной просьбе.

– Ну да. Я честно скажу, вы мне нравитесь, я б, может, даже и дружить хотела, но люди разные попадаются, по виду иногда и не скажешь. Сначала нравятся, а потом мучаешься через них.

– С этим не поспоришь, но ясности по-прежнему нет. Ты можешь прямо сказать, в чем дело? – Эля продолжала говорить Вере «ты», хотя ответное «вы» от нее не укрылось. Но нет ничего глупее, чем пить на брудершафт. Хотя есть и более бессмысленное занятие – пить за здоровье.

– Вот и Надька наша так обманулась. Сначала-то все хорошо шло, ее даже в оперу водили, потому что музыка полезно действует на ребеночка, а потом, как белку об пень, ударили. А Надька, она человек хороший, хоть и скандальная немного. Ну так будешь скандальной, когда такое с тобой случится. У нее тоже ведь сердце есть. Ей же жалко ребеночка, это же легко сказать только. А как подумаешь… Вот Надька и ревет целыми днями.

– Надька – это кто у нас? – Эля поняла, что Вере нельзя давать много времени на высказывания, надо распутывать по кусочкам.

– Надька – это ж Надюха из нашей деревни, – ответила Вера так, как будто не знать Надюху может только совсем темный человек.