Шесть зимних ночей - Кэти Астэр

по расколотому льду. Поверхность шарика покрылась трещинами, те разбегались паутинкой по всему стеклу. На мгновение трещинки замерли, а после стекло взорвалось и разлетелось во все стороны. Мята испуганно отшатнулась, закрывая лицо руками. Мелкие осколки поцарапали руки.

Холодные пальцы коснулись горящих ранок, и стало легче. Мята оторвала руки от лица и взглянула на сестру. Та задумчиво смотрела ей прямо в глаза. Серьезно и холодно, как она умела.

– Скажи, тебе не кажется, что пора изменить эти дурацкие правила? – Мелисса говорила тихо, шелестела, как вода.

Мята посмотрела на сизые волосы сестры, странное платье, холодные руки и покачала головой.

– Все идет так, как должно идти, – сказала она, немного помолчав. – Мы не имеем права вмешиваться. Наша задача – следить, чтобы все шло так, как должно идти. Из года в год. Чтобы солнце вставало, огонь горел, а Колесо катилось дальше.

– А я чувствую, что нам надо сломать это Колесо, чтобы оно сменило свой путь. Иначе нас ждет конец. Слишком долго катилось оно по своей дороге.

– Откуда в тебе это знание?! – воскликнула Мята. – Ну не может быть у нас такого предназначения!

– Почему?

– Потому что мы просто живем здесь и делаем то, что должны делать…

– И нет в твоих словах уверенности.

Мята ничего не сказала в ответ. Она не хотела снова спорить с сестрой. Уже не в первый раз поднималась эта тема. Не в первый раз Мелисса начинала разговор о том, что век легенды подошел к концу. Что надо менять правила.

– Мы словно на разных языках говорим.

– Нет, Мелисса, я прекрасно понимаю, что именно ты хочешь сделать, – Мята вздохнула. – Уничтожить традицию, сломать Колесо, чтобы больше не надо было зажигать огонь. А это смерть.

– Почему ты так в этом уверена?

– Потому что нет во льдах жизни. Только сон и пустота.

– Почему вы так уверены, что после только пустота и льды?

– Потому что они уже были.

– В реальности, которую я создала сама благодаря тебе!

Мелисса все больше распалялась: нежелание Мяты хоть немного встать на сторону сестры бесило. Бесило и то, что Мята даже не пыталась допустить мысль, что что-то можно изменить.

– Дед знает, – сказала она.

Последний аргумент – дед знает. Дед, который всегда любил Мяту больше Мелиссы. Всегда боялся ее. Считал прокаженной.

– Что знает дед? – уточнила Мелисса. – То, что в книгах написано?

– То, что тебя надо изолировать, – голос деда вонзился в спину словно нож.

Мелисса обернулась.

– Проклятое дитя, было проклятым с самого начала. Рожденное в миг, когда огонь погас, вобравшее в себя всю тьму. Надо было избавиться от тебя с самого начала. Или хотя бы тогда, когда ты избавилась от матери!

Дед говорил неприятные, колкие вещи, Мелисса слушала. Теперь она понимала, почему дед так относился к ней. Сначала он решил, что время ее рождения – знак, что та будет гордостью семьи. Потом понял, что Мелиссе предназначено остановить вечный ход Колеса. А появление Мяты только усилило его уверенность.

– Проклятая девка! – заорал вдруг дед и бросился вперед.

Мелисса отступила, давая деду пролететь мимо. Ворохом поднялись снежинки, они множились вокруг Мелиссы, превращаясь в маленькие смерчи, уплотняясь все больше в спрессованный жесткий снег. Когда колья стали крепче камня, Мелисса швырнула их в деда. Еще один отправила к Мяте. Та завизжала, увернулась. Кол влетел в стену и рассыпался. Дед уворачиваться не стал.

– Ты все уничтожишь, – просипел он.

Мята бросилась к нему, но было уже поздно.

– И как тебе после этого верить? – рыдала девушка. – Как не думать, что ты все только уничтожаешь?

– Он бы убил меня, – голос Мелиссы глухо прозвучал в темной комнате. – Он давно это хотел сделать.

– Значит, мне придется сделать это самой. – Мята выпрямилась и повернулась к сестре.

Мелисса отступила.

В движениях сестры было что-то знакомое, повторявшееся в голове не одну сотню раз. Из раза в раз, из круга в круг…

Партнер, с которым Мелисса танцевала столько лет, который так ловко менял облик и менял одежду. Сестра. Не было больше никого ближе и одновременно дальше.

– Ты убила нашу мать, ты убила деда, ты погасила уголек, – перечисляла Мята. – Ты хочешь сломать Колесо, потому что не желала становиться частью легенды!

Мелисса молчала.

– Как я могу тебе верить? – Мята смотрела на деда; горячая кровь топила снежные колья.

– Мята, нам надо это изменить, – Мелисса повела рукой, и колья рассыпались.

– Как я могу тебе верить?

– Хотя бы попытайся…

– Нет! – выкрикнула Мята и взмахнула руками. Вспыхнуло пламя, побежало по стенам, пожирая дом. Мелисса попыталась спрятаться, но от огня не скроешься.

– Ты нас убьешь! – попыталась она образумить сестру.

– Это ты нас убиваешь, – ответила та.

Мята не контролировала себя, и пламя охватило весь дом. Огромный факел вспорол небо, и огонь пошел дальше: дом за домом деревня погружалась в огненный хаос. Кто-то успел выскочить на улицу и увидеть, как две сестры сцепились друг с другом. Одна – сплошной огонь, вторая – прозрачная, словно лед. Они катались по земле, подминая под себя постройки, деревья, – все, что могло остаться от деревни. Соседи смотрели, как сгорает их мир.

Огонь, что должен был призвать солнце, уничтожал Колесо. То, что давало жизнь и спасало, теперь несло страшное горе.

– Очнись, – пыталась достучаться до сестры Мелисса. – Еще не поздно все остановить.

– Поздно, – отвечала та.

Огонь и лед слились в плотный клубок и взорвались. Белый свет озарил всю деревню, соседей, мир вокруг.

Солнце захлебнулось в этом свете, и все покрыло белое.

Так и не зажегся уголек в самую долгую ночь в году. Колесо треснуло, пошатнулось и круто развернулось на новую дорогу.

Легенда умерла. А вместе с ней погрязла под снегом обугленная деревня. И мир стал ждать, поднимется ли солнце в этот раз.

Кристина Той. В доме моем Ночь

Треск дров в печи, запах сушеных пряностей и тихий шорох в углу. Это было первое, что услышал и почувствовал гость, когда пришел в себя. Как и любой другой путник, оказавшийся в чужом доме, он первым делом попытался уловить мельтешения теней, отбрасываемых маленьким огнем из камина, и найти хозяйку. Девушка, укутанная в черное, словно ночь, струящееся до самого пола платье, что-то старательно готовила. По крайней мере гостю так казалось. Он уже поймал себя на мысли, что стоит начать разговор с извинений за причиненные неудобства. Собрал буквы в слова, слова – в предложения, но, к его большому удивлению, смог только промычать что-то невнятное. Хозяйка вздрогнула и, судя по короткому стуку, едва удержала посуду в руках. Она, не раздумывая, оставила все приготовления и поспешила к гостю.

– Не вставай, хуже будет, – торопливо произнесла она.

Совет, конечно, был правильный, но не наступило еще время, когда женщину стали бы беспрекословно слушаться, тем более если мужчина не раз побывал на поле боя (судя по шрамам, сомневаться в этом не стоило). Поэтому хозяйке пришлось придержать своего гостя за плечи, когда он подался вперед, и уложить обратно на подушку. Он не сопротивлялся – рухнул и снова промычал что-то тихо и невнятно.

– Неужто немой? Язык отрезали? – усмехнулась хозяйка. И ее улыбка была больше похожа на злорадную усмешку. Каштановая прядь упала на лицо, когда девушка качнула головой, сложив руки на груди, и приставила указательный палец к щеке, будто бы раздумывая, что же с ним делать. Но гость помотал головой, и хозяйка расстроилась:

– Жаль. Значит, неудобные вопросы задавать будешь.

– В… воды… – еле слышно прошептал он. Губы гостя потрескались от мороза, засохли. Кожа на лице и руках загрубела. Несмотря на холодное время года, одет он был очень легко. И странно было хозяйке, как этот человек вообще не замерз в лесу.

Она принесла ему горячего чая, помогла выпить. Что делать с ним дальше – не знала.

– Твое имя? – прошептал он уже более разборчиво, пытаясь разглядеть черты ее лица. Безуспешно. Перед глазами всё расплывалось.

– Ну вот, начались вопросы…

Хозяйка маленького домика демонстративно закатила глаза и, пытаясь избежать разговора, решила вернуться к делам. Холодное касание, а после нежно сомкнувшиеся на ее запястье мужские пальцы вызвали у нее бурю возмущения. Но плечи её смиренно опустились после его тихого «пожалуйста».

Она помедлила. Осталась.

– Зачем тебе мое имя?

– Мы, – он сделал паузу, набрал больше воздуха в легкие, –