Русская война 1854. Книга третья - Антон Дмитриевич Емельянов

действительно преподавал. Первый русский профессор в Дерптском университете, возглавивший медицинскую кафедру. Из-за болезни Николай Иванович в свое время упустил место в Москве, остался в Риге, но не потерял веру в свое призвание, в себя…

— Расскажите, молодой человек, как именно вам пришла в голову идея создать систему помощи раненым на местах? — Пирогов начал с вопроса, который его интересовал больше всего, и это, к моему удивлению, оказались не антибиотики или зеленка.

— Это казалось очевидным. Чем раньше окажешь помощь, тем больше людей сможет выжить.

— Вот именно! — чуть не воскликнул доктор. — А я ведь ехал к вам через Симферополь, смотрел, как работают там, читал описания того, что было при Альме — и это ужасно[5]. Представляете, люди лежали на поле боя целый день, прежде чем их собрали. А в каком виде нам вернули раненых англичане? Я было подумал, что их пытали, но нет. Они точно так же относятся и к своим больным, никакой культуры. Вот вы, Григорий Дмитриевич, как думаете, почему так произошло? Почему в той же Древней Греции или в Риме люди изучали медицину, стремились ко всему новому, а сейчас все сломалось?

— Вы сами сказали, — я чувствовал себя неуверенно в этом разговоре. Все же в медицине я понимаю не слишком много. — Раньше они исследовали болезни, а сейчас исследуют мнение авторитетов…

Я вспомнил разговор пары врачей в госпитале. Как они спорили о причине болезни, но при этом не пытались собрать информацию, а просто ссылались по очереди на тех или иных докторов разной степени древности.

— Как точно, — порадовался Пирогов. — Значит, вы мнением авторитетов не интересуетесь? Кстати, иногда и это полезно. Например, ваше нововведение чем-то похоже на идею «летучих амбулансов» Ларрея. В свое время они спасли немало жизней.

Я вспомнил главного хирурга армии Наполеона. Действительно, он предлагал и даже реализовал что-то подобное, но потом лишился должности, и идея заглохла.

— Учитывая небоевые потери Бонапарта, спас Ларрей все же меньше, чем хотелось бы.

— Мне кажется, вы недооцениваете его достижения, — Пирогов начал немного злиться. Это у многих бывает при первом знакомстве со мной. — Пулевые ранения в принципе очень сложные. Гангрена, травматический шок — это только главные опасности, что могут ждать больного вместе с раной! Только оперативность вмешательства порой может спасти жизнь, и то шансы невелики. Вы знали, что после пули в брюшную полость выживает только 20% раненых? А при высокой ампутации бедра?

— Половина?

— Стопроцентная смертность! У меня был случай на Кавказе. У солдата застряло ядро в бедренной мышце, такое маленькое, от 3-фунтовой пушки. И кажется, надо ампутировать, но тогда шансов у него бы не было совсем. Пришлось вырезать, накладывать швы… Он прожил еще два дня.

— А потом умер?

— Да, — Пирогов совершенно не стеснялся смерти пациента, словно смирившись с этой частью своего пути. — И так слишком часто. Пули и ядра гораздо опаснее, чем любое холодное оружие, и совершенно непонятно почему.

— Тут есть у меня одна теория, — я замер, вспоминая пару имен из прочитанных в последние дни научных журналов. — Томсон и Ренкин ввели понятие кинетической энергии, и если посмотреть с этой точки зрения, то все становится на свои места. Просто сила удара пули в разы больше, чем у холодного оружия. Естественно, что она влияет на организм, и нам просто нужно искать как! А не доводить до совершенства скорость ампутации.

Я вспомнил одно из достижений Ларрея. Семь минут на одну отрезанную конечность после Бородино. В тот вечер он сделал больше двухсот операций.

— А это интересно, — Пирогов тем временем ухватился за мою мысль. — Думаете, эта энергия влияет на пучки нервов?

— Мне кажется, что проблема больше в микроорганизмах, — я попытался вспомнить хоть что-то полезное. — Ведь уже доказано, что они постоянно живут в нашем теле. Есть те, что вредят, есть полезные… Что, если пуля, нарушая баланс организма, заставляет обычно мирные бактерии начинать нам вредить?

— Теория…

— Так я и не медик, а просто капитан, — возразил я. — Но разве это так сложно проверить? Тем более что доктор Гейнрих сейчас работает над препаратом, который сможет эти бактерии убивать.

— Слышал, но там очень далеко до практического результата, — Пирогов начал погружаться в себя. — Но что-то можно попробовать и сейчас. Первое, считать, что любая огнестрельная рана первично инфицирована. Второе, нужно пытаться вернуть организм в привычное состояние. Например, иссечением нежизнеспособных тканей. Да, если болезнь зарождается именно в них, то это будет эффективно. Третье, попробовать лечение раны открытым методом и наложение шва только после уничтожения инфекции.

Я сидел, слушал человека, который смог не откинуть, а принять новую информацию. Причем не только принять, но еще и систематизировать. Вот это склад ума… Надеюсь, мои смутные воспоминания помогут Пирогову спасти еще много жизней.

— Кстати, вас, говорят, ждали в Севастополе еще в сентябре? — я решил сменить тему разговора.

— А… — Пирогов только рукой махнул. — Хотел приехать, но кто же меня отпустит. А тут оказия… Великая княжна Елена Павловна решила отправить для поддержки раненых свою Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, и нужен был мужчина, который бы их сопроводил. Тут про меня и вспомнили.

Ну вот, я думал, что это Пирогов был главным и привез всех с собой, а оказалось, все совсем наоборот.

— И как вам сестры? Готовы они работать? — спросил я.

— Они-то? Ну да, вы не знаете, их же только в этом году организовали. Сто шестьдесят девушек приняли, каждая лично подавала прошение на имя Елены Павловны. В их рядах, конечно, есть 25 мещанок и 5 монашек, но все остальные — это жены, вдовы и дочери высоких чиновников и помещиков. Они знают, зачем едут в осажденный город, и знают, чья воля их прикрывает. Так что они не только готовы, но и совершенно не боятся. Когда мы были в Симферополе, один аптекарь пытался отказать в выделении лекарств — как потом оказалось, он их