Семь жизней - Захар Прилепин

Призна́юсь, места этому слову не было вовсе.

На ноге моей была сандалия, на лбу – дурацкая панамка, лацкан отсутствовал вместе с пиджаком.

«Надо цветы купить», – вспомнил я.

Жена меня ждала к определённому времени, оставалось минут семь, но я должен был успеть.

Надо достойно начать долгий путь отцовства.

Универсальный магазин сверкал, как стеклянный гроб из сказки Пушкина. Тут вроде бы водились цветочки.

Открыв подлокотник автомобиля, я собрал все пыльные медяки.

«Сторгуешься!» – мстительно, но весело то ли пообещал, то ли приказал себе и, вдарив дверью, пошёл.

Деньги меня оставили уже пару недель как и больше не возвращались, невзирая на мои всё более уважительные обстоятельства.

Вместо цветов первым делом увидел в магазине Фёдора.

Фёдор поспешил прочь.

В своё время он казался мне надёжным парнем, я бы целую жизнь так и доверял ему, но всего один его поступок испортил картину.

Два месяца назад я работал вышибалой в ночном клубе: пятьдесят рублей за ночь, чем не прибыток, тем более что в праздники – сто.

Однажды, под утро, на приступках клуба появился хорошо одетый заезжий гость, видимо, в поисках хорошего времени. Он долго и задорно, время от времени пьяно хохоча, о чём-то ругался с таксистом: судя по всему, гостю не хватало наличных средств.

Разобравшись наконец, гость явился у окошечка кассы и почти сразу снова начал шуметь. Я отправился послушать, о чём речь.

У него были только доллары, рубли кончились.

– Служивый, – сказал он мне, хоть я был не служивый, а просто в камуфляже. – Ваш кассир не желает принимать валюту. Смотри: сто долларов на местный расклад означает три тысячи. Я продам тебе сто долларов всего за тысячу рублей.

Чтоб не казаться голословным, он, не глядя, извлёк из внутреннего кармана расстёгнутого пальто штук двадцать или тридцать сотенных – ясно было, что их там ещё больше.

В эту минуту на приступки клуба выбежали из помещения девчонки, одни, без кавалеров.

Весёлые и, как многим приходящим в клуб казалось, замечательно доступные.

Несмотря на мартовский холодок, они были в таких, как бы сказать, шортиках. Колготки в свете фонарей будто искрились.

– Двести долларов за тысячу, – сказал я твёрдо.

– Да ладно? – сказал он.

– Ночь, – сказал я. – Где ты поменяешь такие деньги? Таксист уехал. Пока другой приедет, твоих девчонок закадрит кто-то другой. Да и не факт, что таксист приедет при деньгах. Тебе придётся катиться до вокзала, там искать, кто тебе поменяет твою зелень, всё настроение пропадёт по дороге, выпьешь пива, отяжелеешь, пойдёшь спать: где ты там спишь, я не знаю, но проснёшься один, настроение будет поганое – субботний вечер потерян из-за какой-то мелочи. «А удача была так близко», – подумаешь ты с утра. Короче, давай свои деньги, – и я забрал у него двести баксов.

Не думаю, что он понял всю мою речь, но сама мелодия ему на какой-то миг показалась убедительной. Минимальное мышечное усилие его большого и указательного пальцев было мной легко преодолено.

Тысяча у меня была последней, и я её, с некоторым, призна́юсь, сожалением, отдал ему.

С утра мне были нужны русские деньги: жена закупала кое-что по мелочи для нашего, как она это называла, малыша, хотя никто его тогда ещё не видел; я пообещал жене обеспечить все покупки.

Ввиду того, что банки по воскресеньям закрыты, обратный обмен валюты нужно было осуществить в ближайшие часы.

Фёдор образовался кстати: он, как мне показалось, с восторгом (на самом деле, как позже выяснилось, с завистью) наблюдал мою сделку – и тут же предложил помощь.

Время от времени он подрабатывал здесь таксистом – естественно, без шашечек, сам по себе.

Я поставлял ему клиентов – если ко мне обращались за помощью утомившиеся посетители.

Он иногда отстёгивал мне с заказа рубль, а то и десятку, хотя я никогда не просил.

Мы выкуривали за ночь по сигаретке-другой, он забавно каламбурил, редко, но всегда по делу употреблял нецензурную лексику, никогда не обсуждал свою машину, и чужие автомобили его тоже не волновали, в том числе и мой, но, напротив, он интересовался отвлечёнными вопросами типа «как гулёна превращается в шалавую девку, а шалавая девка в потаскуху», в общем, Фёдор казался мне в меру остроумным собеседником – что для российского извозчика было, признаюсь, редкостью.

– Давай обменяю и привезу, – сказал Фёдор. – Ты же за границу не собираешься? – и подмигнул мне.

Только что с лёгкостью обманувший человека, я и подумать не мог, что кто-то подобным образом поступит со мною.

Фёдор уехал – и всё.

Вскоре, уже оставив работу вышибалы, я пару раз ночью, нежданно, едва ли не кустами, являлся к ночному клубу посреди ночи – в надежде поймать этого негодяя и как-нибудь особенно болезненно наказать, отняв, естественно, всю его наличность, а возможно, и машину отобрав.

Мучительно фантазируя, я выглядывал из кустов и в который раз не находил машину Фёдора возле грохочущего и сияющего здания.

И тут – на тебе: вот он, бежит, по магазину. Первый раз, наверное, здесь: не знает, что с той стороны, вопреки всем пожарным правилам, двери задраены.

У дальних дверей я его и застал.

Фёдор успел улыбнуться, открыть рот, произнести какой-то приветственный звук. Машинально, без особенной злобы, я коротко ударил его в зубы прямой правой, тут же ухватил за ворот левой и ещё несколько раз основательно вбил правую ему в грудь, в рёбра, в бок.

Всё это время Фёдор выглядел удивлённо.

– Ты на машине? – спросил я, держа его за ремень и ведя перед собой к выходу.

Фёдор задумчиво облизывался, словно его только что накормили чем-то необычным.

– Нет, – наконец догадался он. – Продал. У меня такие проблемы, ты знаешь…

– Да, – сказал я.

Возле свой «шестёрки» обыскал его. При нём не было ни рубля, ни брелка сигнализации – только один, которым разве почтовый ящик можно запереть, оловянный ключик.

Выглядел Фёдор теперь гораздо хуже, чем два месяца назад, как-то даже постарел, обрюзг.

Или, может, такое впечатление сложилось из-за того, что я видел его всегда ночами, в свете фонарей? А тут – солнце, июнь, кровь на зубах.

Девать его мне было совершенно некуда, отпускать не хотелось – в этот важный день он являлся моим единственным капиталом.

Я открыл багажник.

– Прекрати, слушай, – сказал он шёпотом, хотя мог бы и закричать – неподалёку, возле дороги, паслись гайцы.

– Быстро, сука, – велел я, и он торопливо забрался внутрь; закрывая багажник, я успел заметить его подобострастный взгляд.