Оборванная юность - Виктор Трынкин

партизан — страсть как… Ну били они её, конечно, сильно пытали…

— Три дня висел наш флаг! — с жаром добавил старик. — А снять его не могли — боялись.

— А чего боялись-то? — У Андрея нарастала какая-то непонятная нервная дрожь.

— Потому что они к флагу прикрепили табличку с надписью, «Не трогать — мины!» И ещё, хитрюги, нарисовали черепушку с костями! — одобряющим тоном проговорил старик.

— Потом девчонку раздели и вывели на площадь. В такой-то холод! — губы у Евдокии задрожали, глотая слёзы, она вполголоса продолжила: — А там собрали полсела, и молодых тоже, а комендант, злой как чёрт, указывая на них кричал: «Кто из них партизан?» А Полинка, красавица была на селе, бедовая… — глаза у старухи набухли от слёз, а в горле ком не давал говорить.

Дед, слушая старуху, страдальчески скривив губы, не выдержал.

— Я ведь Полинку эту с детских пелён знавал!..

— А она смотрела в глаза ребятам и чуть заметно улыбалась. Смелая девочка… была. Комендант этот взбесился, стал бить её при всех, — старуха в сильном волнении сделала усилие над собой, — потом приказал бросить в реку по лёд, — голос у неё перехватило, она замолчала, слёзы потекли по морщинистым щекам.

Дед Семён согласно покашливал.

— Она, жалеючи, все глаза выплакала, — пожаловался негромко старик. — Вернутся наши бойцы аль нет, мы с тобой, соколик, не знаем, — ещё тише сказал он, вроде как приглашая пооткровенничать.

Мальчишку охватила мелкая напряженная дрожь. Ему казалось, что она всем видна. Он выслушал хозяев, поблагодарил за борщ, пошел на ватных ногах к двери, чтобы надеть, оставленные у порога растоптанные сапоги. Тревога пробила его холодным потом.

Хозяйка, глядя на него, на его сапоги, проникаясь сочувствием, остановила его.

— Погоди, милок! — сама пошла за печку и вышла оттуда с вязанными шерстяными носками в руках. Она протянула их Андрею. — На-ка, надень, ногам-то теплее будет.

Андрей не стал противиться, вытащил из сапог онучи, надел носки и почувствовал, как ноги обрели тепло.

По прибытии в лагерь юный разведчик Андрей Макаров доложил подробные разведданные командиру партизанского отряда Бортичу.

Он рассказал, что нахождение крупного немецко-полицейского гарнизона в селе Озёрное позволяет фашистам спокойно и часто совершать карательные рейды по всему району. В селе у них находится большой склад с боеприпасами и медикаментами. А ещё он рассказал о расположении охраны и немецких частей в деревне.

На экстренном совещании в штабе партизаны, получив в полном объёме сведения, решили, что это звериное гнездо надо уничтожить.

Несколько дней работали над планом незаметного подхода и внезапного нападения на фашистский гарнизон.

Бортич предложил организовать четыре группы: две группы для уничтожения блокпостов, одна группа, самая большая, для нападения на школу и ещё одна группа для уничтожения штаба. Начало операции должно быть ночью, одновременно для всех групп, сразу по сигналу ракеты. С начала операции обоз должен приблизиться к амбару с боеприпасами, бойцам уничтожить охрану, погрузить трофеи на подводы и скрыться, не дожидаясь конца операции.

— Мы обычно имеем дело с превосходящими силами, но наша сила в неожиданности нападения, — такими словами Бортич закончил своё предложение. Он говорил спокойно, даже буднично.

План был всеми одобрен, и операцию решили провести через день. А Тимофей Стрига, обычно немногословный, холодно и бесцеремонно, испытывая внутреннюю ненависть к оккупантам сквозь зубы сказал:

— Видать, там немцев, как собак не резанных, поэтому бодаться с ними не будем — уничтожать наша задача.

Тихий смешанный лес прятал в своей чаще партизанский лагерь. Моросящий мелкий дождь заставил людей схорониться в своих добротных землянках. У бойцов выпал свободный день, и они занимались кто чем: штопали одежду, чистили оружие, а кто-то расслабившись спал.

Егор решил поговорить с Андреем, что называется, о наболевшем, по душам. В густом ельнике была землянка, где отдыхал уже всеми признанный и уважаемый разведчик Андрей Макаров.

Егор, пригнув голову, шагнул через порог и увидел сладко спящего Степана. Он почему-то странно вздрагивал во сне. Рядом стояли его сапоги, портянки аккуратно обтягивали голенища и разносили такой острый запах, что у Егора защекотало в носу. В углу безмятежно спал неприхотливый Андрей. Егор подошел к нему и тронул за плечо.

— Андрюха, вставай, — тихо, чтобы не разбудить Степана, кликнул Егор.

Андрей тотчас вскочил и протёр глаза.

— Что случилось?

— Поговорить надо.

— А-а, ну говори, — зевнул Андрей.

— Да нет, не здесь… Пойдём выйдем.

Андрей, после некоторого колебания, буркнул:

— Ладно.

Они вышли из душной землянки, углубились в чащу и пошли по лесной дорожке, заросшей нетоптаной травой. Такие тропинки были хорошо известны Егору. Он даже ночью, как кошка, научился видеть их в темноте. Дождь перестал брызгать, но с мокрых листьев капли падали на них, отчего Андрей вытирал сонное лицо.

— Андрюха, — нервно заговорил Егор, — я хочу тебя попросить, чтобы ты, как друг, поговорил с Юркой.

Андрей ещё не проснулся как следует и понимал лишь то, что Егор произносит какие-то слова.

— С Лагутиным штоль? — нерешительно переспросил Андрей. — А что с ним?

Егор замялся и как-то путано, словно нащупывая затерянную тропинку в тёмном лесу, стал объяснять свою просьбу.

— Да вот… ты знаешь… Ты знаешь, он почему-то часто стал ходить на кухню… Ну, что ему на этой кухне?! Я-то догадываюсь, зачем он ходит — не дурак же.

— Ну, а я-то причём? — зевая спросил Андрей.

— Да ты-то не причём, — в сердцах махнул рукой Егор. — Ну, как бы это тебе сказать… Юрка причём! — запальчиво вырвалось у него. — Я на Дашку давно смотрю… Только она пока на меня не смотрит, вроде не видит, не замечает, — обиженно сказал Егор. — Но ведь когда-нибудь увидит меня, заметит, если он перестанет ходить. — Егор в упор посмотрел на Андрея. — Вот если бы ты поговорил с ним, чтобы он не ходил на кухню…

Они остановились под старым клёном, с отяжелевших от дождя листьев падали капли на озабоченное лицо Егора, и от этого казалось, что он плачет, но это не так. Андрей смотрел на него с жалостью и разочарованием и не знал, что сказать. Его распирало