О психологии западных и восточных религий (сборник) - Карл Густав Юнг

что ранее исполняла церковь в качестве посредника, однако он ведать не ведает, как все делается. При серьезном отношении к религии он вынужден предпринимать чрезвычайные усилия к обретению веры, поскольку протестантская доктрина ставит веру исключительно высоко. Но вера есть харизма, дар благодати, а вовсе не метод. Протестанты настолько лишены метода, что многие из них глубоко интересуются, скажем, чисто католическими духовными упражнениями Игнатия Лойолы. Что бы протестант ни делал, более всего угнетает его противоречие между религиозной доктриной и научной истиной. Конфликт веры и знания вышел далеко за пределы протестантизма — и даже католицизма. Этот конфликт обусловлен историческим расколом в европейском сознании. С точки зрения психологии, данный конфликт напрочь лишился бы оснований в отсутствие естественной психологической потребности верить — и в отсутствие неестественной веры в силу науки. Вполне можно вообразить такое состояние умов, когда мы просто знаем и одновременно верим в то, что кажется нам по тем или иным причинам возможным. Для конфликта между верой и знанием на самом деле нет никаких предпосылок, обе стороны равно необходимы человеку, ибо по отдельности недостаточно ни только знания, ни только веры.

865 Поэтому, когда «религиозный» метод притворяется в то же время методом «научным», можно быть уверенным, что он найдет на Западе теплый прием. Йога целиком отвечает этим чаяниям. Помимо притягательности всего нового и очарования полупонятного, есть немало иных причин появления у нее многочисленных поклонников. Прежде всего, она не только открывает перед человеком долгожданный путь к спасению, но и предлагает непревзойденную по глубине философию. Еще йога обещает возможность получать контролируемый опыт, тем самым удовлетворяя стремление ученого к «фактам». Более того, глубокомысленность йоги, ее почтенный возраст, широта учения и метода, что охватывают все стороны жизни, сулят неслыханные перспективы, о чем не устают напоминать проповедники этого движения.

866 Я не стану рассуждать о том, что значит йога для Индии, поскольку не могу судить о чем бы то ни было, не обладая личным опытом. Зато я могу сказать кое-что о ее значении для Запада. Отсутствие духовной ориентации граничит у нас с психической анархией, поэтому любая религиозная или философская практика равнозначна установлению психологической дисциплины; иными словами, это способ психической гигиены. Многие сугубо физические процедуры йоги представляют собой и средства физиологической гигиены, намного превосходящие обычную гимнастику или дыхательные упражнения, так как йога не просто механистична и научна, она наполнена философским содержанием. Тренируя различные части тела, йога как бы объединяет их в единое целое, подключает к сознанию и духу, что совершенно ясно следует, к примеру, из упражнений пранаямы, где прана — это и дыхание, и универсальная динамика космоса. Если любое деяние человека предстает одновременно событием космическим, то телесное возвышение (иннервация) сочетается с возвышением духа (всеобщая идея), из чего рождается жизненное целое. Его никогда не добиться никакой «психотехникой», даже самой что ни на есть научной. Практика йоги немыслима — и бесполезна, по сути, — без тех идей, на которые она опирается. В ней удивительно совершенным образом сливаются вместе физическое и духовное.

867 На Востоке, откуда происходят эти идеи и эта практика, где непрерывная традиция на протяжении более четырех тысячелетий создавала необходимые состояния духа, йога служит, во что я охотно верю, превосходным методом слияния тела и сознания. Такое их единение вряд ли можно поставить под сомнение. Тем самым создаются психические предрасположенности, благодаря которым возможны интуитивные прозрения с выходом за пределы сознания. Индийское мышление без труда управляется с такими понятиями, как та же прана. Иначе обстоит дело на Западе. Обладая дурной привычкой верить, с одной стороны, и располагая, с другой стороны, развитым научно-философским критицизмом, Запад неизбежно оказывается перед дилеммой: либо впасть в ловушку веры и без малейшего проблеска мысли усвоить такие понятия, как прана, атман, чакра, самадхи и т. п., — либо под влиянием научного критицизма отвергнуть все это разом как «чистейшую мистику». Раскол западного ума с самого начала делает невозможным сколько-нибудь правомерное использование богатств йоги. Она становится либо исключительно религиозным делом, либо чем-то вроде мнемотехники, дыхательной гимнастики, эуритмики[831] и т. д. Мы не находим здесь и следа того единства природной целостности, которое столь характерно для йоги. Индиец никогда не забывает ни о теле, ни об уме, тогда как европеец всегда забывает то одно то другое. Благодаря этой забывчивости он сумел к настоящему времени покорить весь мир. Не так с индийцем: он помнит как о собственной природе, так и о том, скольким обязан природе. Европеец, наоборот, располагает наукой о природе и удивительно мало знает о собственной сущности, о своей внутренней природе. Для индийца знание метода, позволяющее контролировать высшую силу природы внутри и вовне самого себя, есть дарованное свыше благо. Для европейца же подавление собственной природы, и без того искаженной, добровольное превращение себя в некое подобие робота (Roboter) выглядит сущим наказанием.

868 Говорят, что йогины способны двигать горы, хотя затруднительно, пожалуй, найти тому доказательства. Власть йогина ограничена тем, что приемлемо для его окружения. Европеец, с другой стороны, и вправду может поднимать горы на воздух, и мировая война принесла горькое осознание того, на что мы отваживаемся, когда интеллект, сделавшийся чуждым природе, утрачивает всякую узду. Как европеец, я не пожелал бы другим европейцам еще больше «могущества» и власти над природой, будь то внутренней или внешней. К стыду своему, я должен признаться, что лучшими своими прозрениями (а бывали среди них и совсем недурные) обязан тому обстоятельству, что всегда поступал как раз вопреки предписаниям йоги. Пройдя долгий путь исторического развития, европеец настолько удалился от своих корней, что ум его в конце концов раскололся на веру и знание; так всякое психологическое преувеличение всегда разрывается на внутренне ему присущие противоположности. Европейцу нужно возвращаться не к Природе, как звал Руссо, а к собственной натуре. Он должен заново отыскать в себе естественного человека. Но вместо этого он всячески развивает системы и методы, способные далее подавлять в человеке естественное, которое все время становится ему поперек дороги. Поэтому он наверняка будет применять йогу во зло, ведь психические предрасположенности у него совсем иные, нежели у человека Востока. Я готов сказать каждому: «Изучай йогу, и ты многому научишься, но не пытайся ее применять, поскольку мы, европейцы, попросту не так устроены, чтобы правильно использовать эти методы. Индийский гуру все тебе объяснит, и ты сможешь во всем ему подражать. Но знаешь ли ты, кто таков применяющий йогу? Иными словами, знаешь ли ты, кем являешься и как ты сам устроен?»

869 Власть науки и