Последний рыцарь короля - Нина Линдт

А пока, несмотря на позорное бегство при передаче короля крестоносцам, сарацины устроили празднество, отмечая первую половину выкупа. Бейбарс снова праздновал свою победу над султаном – теперь он был главой Египта, хотя, в сущности, для народа это ничего не меняло – одна группировка сменила другую, и только. Они восседали в большом зале дворца в Каире, пышное убранство которого придавало необходимую торжественность происходящему в нем празднеству. Бейбарс приветствовал своих нарядных гостей небрежным кивком головы, столы ломились от яств, слуги не успевали пополнять блюда. Голодные и стосковавшиеся по роскоши сарацины сметали все.

Мах-эд-Сарат снова развернул сверток с платьем султана. Теперь настало время примерить трофей, ведь его назначили командиром армии мамлюков, это был самый счастливый день в его жизни, день, к которому он шел так долго, служа на посылках у Бейбарса.

Ткань приятно холодила кожу, тончайшая вышивка шелковыми нитями и жемчугом с золотом украшала одежду от рукавов до шаровар, краски радовали глаз, орнамент был неповторимым, и Мах-эд-Сарат без конца ловил свое отражение в зеркалах и мраморных стенах, пока шел в зал, где уже праздновали победу мамлюки. Он был уверен, что затмит самого Бейбарса, ведь красивей одежды ему видеть еще не приходилось даже на султане Египта.

В залу Мах-эд-Сарат ворвался, задыхаясь и вопя.

– Проклятая старуха! Проклятая старуха! – визжал он, разрывая на себе ткань, пытаясь снять с себя великолепное, слепящее глаза драгоценными камнями и золотыми нитями платье. Сначала никто не мог понять, что происходит, казалось, Мах-эд-Сарат помешался, но когда он начал срывать с себя сорочку, на теле его стали видны огромные язвы, которые кровоточили. Он валялся и визжал, проклиная Шеджер-Эдду, но врачи ничего не могли поделать, они не знали противоядия. Мах-эд-Сарат провел три дня в страшных муках, не имея возможности ни сесть, ни лечь, истекая кровью и сукровицей, наблюдал за тем, как края язв начинают чернеть и гнить, издавая жуткий запах, и на четвертый день умер. Поговаривали, что язв на теле было столько, сколько людей погубил за свою жизнь Мах-эд-Сарат. Это его жертвы пожирали его изнутри. Так сбылось проклятие Шеджер-Эдду, дочери придворного лекаря, жены Негэм-эд-дина и матери молодого султана Туран-шейха.

Когда Людовик ІХ взошел на корабль, нужда, в которой пребывали христиане, была так велика, что он не нашел там ни кровати, ни одежды и все шесть дней, что длилось их путешествие, спал на тюфяках и ходил в одежде, что ему присылал еще султан.

Жуанвилль, верный сенешаль короля, был все время рядом с ним, несмотря на то, что сам был болен. Король очень переживал еще смерть своего любимого брата Роберта Артуасского и говорил, что если бы он был хоть немного похож на графа Пуатьерского и так же сдержан, то ничего бы не натворил и был бы сейчас с ним. Людовик признавался Жуанвиллю, что многое бы отдал, лишь бы видеть его на этой галере.

Герцог Анжуйский, плывший на том же корабле, не составлял компанию Людовику, и король не раз жаловался на него Жуанвиллю. Но упрекнуть герцога Анжуйского в открытую король не мог: герцог, словно гибкая кошка, уклонялся от прямых столкновений и, будучи с Людовиком, был довольно ласков с ним, так что у монарха не поворачивался язык, чтобы обвинить его в равнодушии.

Но однажды король спросил сира Уилфрида, пришедшего к нему в каюту с палубы, что делает герцог Анжуйский. Сир Уилфрид без всякой задней мысли ответил, что герцог играет за столом с монсеньором де Валери. Король, шатаясь от слабости так, что Жуанвиллю и Уилфриду приходилось его поддерживать, поднялся на палубу и отыскал брата. В гневе он схватил стол вместе с костями, в которые играли рыцари, и выбросил в море.

– Как вы можете, – кричал он на брата, который спокойно поднялся с кресла и встал перед ним, – играть в кости, позабыв об опасностях, от которых нас уберег Господь, о смерти вашего брата, о трудностях, через которые мы прошли?

Остальные молча взирали на короля, который, с невесть откуда взявшейся силой метнув стол за борт, снова ослаб и почти повис на руках удерживавших его рыцарей.

Катя вышла из Акры вместе со всеми навстречу королю и его рыцарям, возвращавшимся из плена. Маргарита де Бомон, осуждавшая ее за роман с де Базеном, была рядом, и Кате казалось, что она следит за ней, словно пытается понять, кого идет встречать Катя: де Базена или сира Уилфрида. Катя добродушно улыбнулась ей: в этот день осуждению не было места в их сердцах. Только радость. Все были счастливы, что их король вернулся из плена, и никто не думал о том, что поход окончился поражением, сейчас люди ликовали, потому что лучший из монархов благополучно возвращался к своим подданным.

Звенели колокола, процессии верующих из всех церквей с хоругвями вышли к порту, трубы радостно оглашали прибытие короля. Маргарита ломала руки от волнения и нервно улыбалась Кате: она не верила, что ее муж прибывает вместе с королем. Катя была спокойна. Она знала, что Вадик там и была рада возвращению друга. Теперь, когда Ольга погибла и они не смогут вернуться домой, дружба с Вадиком была ей нужна как никогда.

Как чисто и голубо было небо, когда Людовик ІХ вместе со своими рыцарями возвращался из плена! Как счастливо улыбалась королева Маргарита, ожидая, когда ее супруг выйдет на берег, а дети короля размахивали пальмовыми листьями вместе с другими ребятишками, жмурясь от яркого солнца.

Вместе с королем на берег вышли и его рыцари, и их родные, позабыв про приличия, целовали милых сердцу людей, плакали и венчали их головы венками из ярких цветов.

Когда широкоплечий, худой и лохматый рыцарь с длинными волосами налетел на Катю и радостно закружил ее, она не сразу признала в нем Вадика. Он изменился так, что она не могла сразу понять, что же осталось в нем от прежнего парня, легкомысленного и кокетливого, словно голос Вадика и его привычку шутить и манеру говорить взял себе другой человек. Его глаза смотрели совсем по-другому, движения изменились. Катя не могла никак избавиться от мысли, что он повзрослел, стал другим и совершенно чужим человеком, к которому она заново вынуждена была привыкать. Ей было неловко с ним, и она постаралась под благовидным предлогом отлучиться, чтобы подойти к де Базену, а потом и вовсе решила погулять по городу, чтобы прийти в себя от удивления.

В этот день в замке, где расположилась королева, был ужин в честь освобожденных, и хотя король отказывался что-либо праздновать, пока все его подданные не окажутся на свободе, королева уговорила его поприсутствовать на пиру. Катя хотела пройтись до ужина, чтобы продумать тактику общения с Вадиком и их разговор о де Базене. Ей хотелось как можно раньше все выяснить, чтобы поскорей освободиться от этой ноши.

Когда Катя возвращалась с прогулки, на улице она повстречалась с безутешной Маргаритой де Бомон. Несмотря на то, что имя ее мужа числилось в списках освобожденных, выяснилось, что мамлюки оставили его в заложниках. Когда же Катя начала успокаивать ее и уверять, что мамлюки должны сдержать свою клятву, Маргарита разрыдалась и рассказала ей, как сарацины сравняли с землей Дамьетту. Катя поняла, что двое мальчиков, оставленных ею в Дамьетте, погибли, и поблагодарила Бога за то, что ей хватило ума отказать Николетте в просьбе остаться с ними.