Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг

В начале следующего года они совершили первый налет за реку,в Каунсил-Блафс, и перебили тридцать весьма удивленных летучих мышей-банкиров иворотил Среднего Запада. Немного, но Брэнд Пирсон понял, что убивать летучихмышей – почти то же, что сокращать количество сигарет: с чего-то следуетначинать.

К тому времени, когда женщина наконец закончила свойрассказ, была уже половина третьего ночи. За полицейским участком Крауч-эндпротекала небольшая безжизненная речка Тоттенхем-лейн. Лондон спал. Но, конечноже, Лондон никогда не засыпает крепко и сны его тревожны.

Констебль Веттер закрыл тетрадь, которую исписал почти всю,пока американка рассказывала свою странную безумную историю. Он посмотрел напишущую машинку и на стопку бланков на полке возле нее.

– Эта история покажется странной при утреннем свете, –сказал констебль Веттер.

Констебль Фарнхем пил кока-колу. Он долго молчал.

– Она – американка, – наконец сказал он, как будто это моглообъяснить историю, которую она рассказала.

– Это дело пойдет в дальнюю картотеку, – согласился Веттер ипосмотрел по сторонам в поисках сигареты. – Но интересно… Фарнхем засмеялся. –Ты не хочешь сказать, что веришь хотя бы части этой истории?

– Я этого не говорил. Так ведь? Но ты здесь новичок.

Констебль Фарнхем сел немного ровнее. Ему было двадцатьсемь, и едва ли он был виноват в том, что назначен сюда из Максвелл-хилл всеверной части города, или что Веттер, который вдвое старше его, провел всесвою небогатую событиями службу в тихой лондонской заводи, называемойКрауч-энд.

– Возможно, это так, сэр, – сказал он, – но, учитывая это, явсе же полагаю, что знаю часть целого, когда вижу ее… или слышу.

– Давай закурим, Фарнхем, – сказал Веттер, немногоповеселев. – Молодец. – Он прикурил от деревянной спички из ярко-краснойметаллической коробки, погасил и бросил обгоревшую спичку в пепельницу околоФарнхема. Сквозь плывущее облачко дыма он пристально посмотрел на Фарнхема. Еголицо было изрезано глубокими морщинами, а нос от лопнувших прожилок был похожна географическую карту – констебль Веттер не упускал случая выпить своиобычные шесть банок «Харп Лагера».

– Ты думаешь, что Крауч-энд спокойное место, так ведь?

Фарнхем пожал плечами. Он полагал, что Крауч-энд былзахолустьем и, по правде говоря, скучным, как помойка.

– Да, тихое место.

– И ты прав. Это тихое место. Почти всегда засыпает кодиннадцати.

Но в Крауч-энд я видел много странного. Если бы ты пробылздесь хотя бы половину того, что провел я, ты бы тоже увидел свою долюстранного. Прямо здесь, в этих шести или семи кварталах, странного происходитбольше, чем где

Бы то ни было в Лондоне. Готов поклясться. И это говорит омногом. Мне страшно. Поэтому я и выпиваю свою обычную дозу пива и тогда не такбоюсь. Посмотри как-нибудь на сержанта Гордона, Фарнхем, и спроси себя, почемуон совершенно седой в свои сорок лет. Или, я мог бы сказать, взгляни на Питти,но это невозможно, правда? Питти покончил жизнь самоубийством летом 1976 года.Жаркое было лето. Это было… – Казалось, что Веттер задумался над своимисловами. – Тем летом было совсем плохо. Совсем плохо. Многие из нас боялись,что… они могут прорваться.

– Кто мог прорваться? Откуда? – спросил Фарнхем. Онпочувствовал, как от презрительной улыбки приподнялись уголки его рта, онпонимал, что это далеко не вежливо, но не мог сдержать улыбки. В некоторомроде, Веттер был таким же помешанным, как и эта американка. Он всегда былнемного странным. Может быть, из-за пьянства. Потом он увидел, что Веттер заего спиной улыбается.

– Ты думаешь, что я рехнулся, – сказал он.

– Вовсе нет, – запротестовал Фарнхем, тяжело вздохнув.

– Ты хороший парень, – сказал Веттер. – Ты не будешьпротирать штаны за этим столом здесь в участке, когда тебе будет столько же,сколько мне. Не будешь, если останешься в полиции. Ты собираешься остаться,Фарнхем?

– Да, – твердо сказал Фарнхем. Это было правдой. Оннамеривался остаться в полиции, даже несмотря на то, что Шейла хотела, чтобы онушел оттуда и работал бы в каком-нибудь другом месте, где она могла бы быть занего спокойной. Хотя бы на сборочном заводе Форда. Мысль об этом заставляласжиматься все его внутренности.

– Я так и думал, – сказал Веттер, раздавливая свой окурок. –Это въедается в кровь, правда? И ты мог бы продвигаться по службе. И тызакончишь ее не в Крауч-энд. Все-таки ты не знаешь. Крауч-энд… странное место.Тебе надо будет как-нибудь посмотреть дальнюю картотеку, Фарнхем. О, в неймного необычного… девчонки и мальчишки убегают из дома, чтобы стать хиппи…панками, как они теперь себя называют… мужчины, которые вышли купить пачкусигарет и не вернулись, а когда ты видишь их жен, то понимаешь, почему… нераскрытыеподжоги… украденные сумочки… все это. Но между этими делами происходитдостаточно историй, от которых стынет кровь. А от некоторых

Просто тошнит.

– Это правда? – вдруг требовательно спросил Фарнхем.

Казалось, этот вопрос не обидел Веттера. Он просто кивнулголовой.

– Случаи, очень похожие на тот, который рассказала намбедняжка американка. Эта женщина больше не увидит своего мужа, никогда. – Онвзглянул на Фарнхема и пожал плечами. – Можешь верить мне или нет. Все равно,

Так ведь? Эта картотека находится здесь. Мы называем ееоткрытой, потому что это звучит более прилично, чем «дальняя картотека» или«картотека нераскрытых дел». Поизучай ее, Фарнхем, поизучай.

Фарнхем ничего не сказал, но он собирался изучить ее. Мысльо том, что была целая серия случаев, таких, как рассказала американка… вызывалабеспокойство.

– Иногда, – сказал Веттер, беря у Фарнхема еще одну «СилкКат», – мне хочется знать о пространствах, существующих в других измерениях.Писатели-фантасты всегда пишут о других измерениях, правда? Ты, Фарнхем, читалкогда-нибудь фантастику?

– Нет, – сказал Фарнхем. Он подумал, что это былкакой-нибудь заранее подготовленный розыгрыш.

– Читал когда-нибудь Лавкрафта?

– Никогда не слышал о нем.

– Так вот, этот парень Лавкрафт всегда писал о другихизмерениях, – сказал Веттер, доставая коробку спичек. – О других измерениях,которые находятся далеко от наших. В них полно бессмертных чудовищ, которыеодним взглядом могут свести человека с ума. Жуткий вздор, правда? Если несчитать тех случаев, когда кто-то попадает туда, я думаю, что все это моглобыть правдой. Тогда, когда вокруг тишина, и стоит поздняя ночь, как сейчас, яговорю себе, что весь наш мир, все о чем мы думаем, приятное, обыкновенное и разумное– все это похоже на большой кожаный мяч, наполненный воздухом. Только внекоторых местах кожа эта протерлась почти насквозь. В местах, где… где границыочень тонкие. Понимаешь меня?