Датский король - Владимир Корнев

Звонцов почти вырвал у дамы книгу, но учтиво проводил ее до двери:

— Auf Wiedersehen![255]

«Каша в голове у этой Марты», — рассуждал он, когда наконец смог спокойно обратиться к профессорскому опусу. Уже надпись на форзаце, сделанная рукой йенского чудака, порядком озадачила ваятеля. Из нее следовало, что автор подарил диссертацию своему «любимому ученику г-ну Звонцову». «Не припомню случая, чтобы он так расщедрился. И когда это «Мефистофель» считал меня своим любимым учеником?» Затем удивленный Звонцов открыл книгу там, где она была заложена дамской шпилькой, и, разумеется, попал на главу, посвященную магическому трактату, чудом не угодившему в костер инквизиции.

Ему точно послышался вкрадчивый шепот самого Ауэрбаха: «Однажды, изучая неисчерпаемые фонды рукописных и первопечатных книг университетской библиотеки Гейдельберга, я имел счастье наткнуться на манускрипт анонима, который но многим лингвистическим и археологическим особенностям смело могу отнести ко времени Третьего крестового похода, т. е. к правлению легендарного Фридриха Барбароссы. Весьма характерно, что именно при короле-воителе, храбром и коварном, явившем собой пример воли и жизнеспособности германской нации, а также образец Сверхчеловека будущего, формированию которого посвящена моя работа, могло появиться мистико-философское сочинение под названием «Стяжание гения силой».

Далее Ауэрбах пояснял, что для облегчения восприятия средневекового текста, написанного частью на латыни, частью на арамейском языке[256], все цитаты он приводит в собственном переводе на немецкий. «Ну, разумеется, — иначе, что бы там могла разобрать Марта?» — с раздражением отметил рисовальщик. «Данный труд, — писал профессор, — судя по всему, созданный каким-то рыцарем-монахом, ознакомившимся в Палестине с магией Каббалы, другими древними оккультными знаниями Востока и, видимо, проводившим алхимические и метафизические опыты, представляет по сути своей трактат — руководство по овладению чужим талантом и шире — духом, чужой волей, чтобы потом использовать это дарование, а при необходимости и его бывшего природного обладателя в собственных интересах или в интересах ордена. Средневековый знаток оккультизма, как было принято говорить в его времена — „чернокнижник“, предлагает детальные способы магического „заимствования“ различных творческих дарований — музыканта, поэта, архитектора (в рукописи — „храмостроителя“), художника. При всем различии данных схем, можно выделить основополагающие условия и принципы, общие для каждого из этих случаев. Так, анонимный автор предупреждает: „Имеющий волю и непреклонное желание стяжать гения, но не получивший его от Бога, должен отыскать того, кто наделен исключительным даром при рождении. Имеющий волю может добиться своего только в том случае, если природный гений будет человеком, склонным к искушениям, рабом своих греховных страстей. Сребролюбивый и блудливый, верный служитель Бахуса, человек этот никогда не сможет подчинить свою бренную плоть Вечному Духу. Имеющий волю, помни о том и не сомневайся в своем торжестве над гением! Не забудь и еще одну его слабость, необходимую для твоего торжества: он должен быть любопытен без меры там, где речь идет о науке человеческой, и безразличен к понятиям веры христианской, лучше же, если он будет иной веры или вовсе не признающий никакого божественного начала (хорошо также, когда вера в златого тельца для него сильнее веры в Бога христианского). Токовой человек обыкновенно легко пускается в разного свойства авантюры, идет на обман, а если придется, не остановится и перед преступлением. Только у подобного рода вертопраха, имея волю, стяжаешь ты гений, если готов стать его прилежным учеником, тайным или явным“».

Звонцов мысленно «примерил» к себе все вышеперечисленные порочные качества и содрогнулся, находя соответствия с собственной натурой, а затем продолжил разбирать труд покойного профессора, с особым вниманием вчитываясь в средневековые откровения. А профессор, как будто предполагая будущий звонцовский интерес, подробно рассматривал в своем «Гомункулюсе» цепь магических действий на примере художника. Цитата следовала за цитатой. «Прежде чем стать учеником, Имеющий волю исподволь навязывает мастеру-живописцу сюжеты картин и сам, втайне от окружающих, воплощает в жизнь изображенное на холсте (чем больше сюжетов удастся ему воплотить, тем вернее он добьется своего). Тем самым он превратит картины своего будущего учителя в художественные пророчества и проведет подготовительный этап магического действа. Затем Имеющий волю должен с величайшим терпением изучить манеру гения, копируя штрихи его грифеля и мазок его кисти. Дерзнувшему завладеть чужим талантом придется делать точные копии, и в этих работах он должен идти по пути к совершенству след в след за избранным учителем, повторяя про себя тайное заклинание мудрых жрецов древности: «Всемогущие Аполлон и Дионис, покровители художеств, и Ты, Лучезарный Свет Утренней Звезды[257], к вам прибегаю — отнимите дар у расточающего его и отдайте мне, имеющему волю!» Так дерзкий ученик достойно поднимется еще на одну ступень к своей заветной цели». Теперь в звонцовской голове стала выстраиваться зловещая логическая цепочка, которую он до сих пор не мог, да и страшился вообразить — слишком циничной казалась эта сверхчеловеческая логика даже «рабу своих греховных страстей»: «Да, все-таки средневековый метод был прекрасно знаком моему заказчику. Вот зачем были нужны изощренные убийства в Роттенбурге. Черт меня дернул нарисовать в кабаке эти капричос![258]Стоило только нарисовать, как за них ухватился. Кто, если не он или его люди? Если бы знать тогда, хоть что-то предполагать! А потом — «писал» портрет балерины, даже не догадываясь, что Смолокуров — «мой» ученик! Эти копии каждой стадии живописи — ясно, для чего ему понадобились бесчисленные сеансы… Однако князь-купец — не просто «Имеющий волю», по крайней мере талант копииста он тоже должен иметь. Да нет, купчишка вообще не умел рисовать. Куда ему!» — отгонял Звонцов мрачные мысли и уверял себя, что нет серьезных оснований для беспокойства, хотя смутное подозрение в его душе приобретало грозные очертания.

Далее средневековый маг писал: «Дерзкий ученик должен сделать заказ своему учителю, а затем выдать его картину за свою — он не встретит препятствия, ибо имеет волю и деньги, а искушаемый гений не устоит перед блеском золота и продаст свое имя вместе с полотном». У Звонцова волосы дыбом встали: портрет балерины окончательно вписался в стройную магическую схему, но нужно было продолжать распутывать сеть, в которую он попал: «Читающий, будь особенно внимателен к тому, что я, посвященный в тайны черной магии, поведаю сейчас! Имеющий волю приступает к главным ритуальным действиям. Он приводит к художнику любую нечистую тварь из отверженных христианским Богом: черного козла, кота, ворона или собаку любой масти. Нужно добиться, чтобы художник изобразил ее, читая в это время в строгой тайне от него следующее заклинание: „Дух нечистый, свет из Тьмы, всемогущий Люцифер, перейди от поганой твари к творимому ее образу и отразись в душе искусника, создающего подобие сей твари! Осанна тебе, восставшему на Распятого!“ Затем Имеющему волю нужно убить саму тварь, повторяя то же заклинание, сжечь дотла труп, а прах употребить как приправу к ритуальному яству, которое подать к столу гению. Необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы гений причастился нечистого праха». Ваятель тут же почувствовал дурноту, вспомнив, как лепил Адель и — с особенным отвращением — как принимал участие в ее поминках, ел неведомое варево: «Выходит, фрау, как всегда, в сговоре со Смолокуровым — даже собачку свою не пожалела, сказала мне, дураку, будто ее в церкви убили, а я и поверил! Неизвестно еще, как бы все обернулось, если бы Сеня не сокрушил гипсовую тварь — в чем-то наверняка нарушил их планы… Но какая все-таки гадкая была псина — неспроста!» То, что над ним вершат жуткий ритуал, привело Звонцова в панический трепет. Он хотел было уже оставить чтение и упрятать чудовищную диссертацию куда подальше и в то же время не мог оторваться от нее: «Теперь Имеющий волю уже почти добился своего — он проник в самую душу гения, в священную скинию таланта, но для того, чтобы извлечь его оттуда и переселить в свою плоть и кровь. Дерзнувший должен лишить художника жизни. Тот, кто прошел ступень за ступенью весь описанный мной путь, на пороге заветной цели уже не смеет остановиться ни перед чем! Дабы совершился этот жертвенный обряд во имя того, кто был низвергнут с небес, но воссиял Утренней Звездой над миром порока. Имеющий волю обретет Священное Копье Центуриона, которым был заклан Распятый, и да вознесется оно над тем, кто избран в жертву…»