Мои воспоминания. Под властью трех царей - Елизавета Алексеевна Нарышкина

до серьезной болезни. Из-за холода Боткин не может меня выслушать. Хотела бы переехать в большой дворец. Боткин написал свидетельство, что я рискую жизнью при такой температуре. Меня навестили императрица с Татьяной. Сегодня наконец протопили. Не знаю, как долго это продолжится. У меня жар сильнее, 38,7, и очень сильный кашель. Наверное, кончится, как всегда, воспалением легких. [У Ф.-М. вставка: «Я боялась умереть вдали от близких и причинить своей смертью новые затруднения. Мне казалось, что мое присутствие больше не нужно императрице после того, как я ввела ее в контакт с Керенским. Он охраняет ее и без моего содействия».]

9/22 мая. Сегодня утром Боткин определил бронхит и уложил в постель, до сих пор я лежала на кушетке. Теперь только шаг до воспаления легких, провела очень тяжелую ночь; лечение обычное: горчичники, банки и проч. Написала Керенскому, просила о разрешении переехать в Большой дворец. Подавленное настроение способствует развитию болезни. Милые девочки читают мне роман Сенкевича: прекрасный анализ бесплодности славянских душ.

10/23 мая. Провела страшную ночь в муках и кашле. Однако температура сегодня утром понизилась: 37,2. Отослала письмо Керенскому. Купила дров, чтобы протопить свои комнаты в Большом дворце. Чувствую большую слабость. Как бы я хотела иметь сейчас подле себя мою милую Надежду Ивановну, которая так хорошо за мной ухаживает. Сейчас за мною никакого ухода нет. Боткин навещает три раза в день и приносит лекарства. Анна делает, что может, но она одна на все, и мне приходится вставать с постели и выходить в нетопленый коридор. Я так боюсь умереть здесь без церковного напутствия, не простившись с детьми. Пугает и мысль, что меня всунут в ящик и поспешат вынести как можно скорее. Сегодня вечером сказала императрице, что я бы хотела уехать отсюда, если возможно. Она спросила: «Pourquoi? Nous sommes tous ensemble» («Ведь мы здесь все вместе»). Я пояснила: «Cela vous donnera embarras et complication» («Вам из-за меня будет много хлопот и осложнений»).

11/24 мая. Видела сегодня коменданта. Керенский в отъезде, Коровиченко берет все на себя. «Хотите переехать сегодня?» Какая поспешность! «Нет, — говорю, — лучше завтра; мне надо предупредить императрицу». Берется все устроить.

12/25 мая. Государь пришел ко мне с Алексеем и Татьяной. Добрый и ласковый. Императрица тоже сказала, что вернется после пятичасового чая. [У Ф.-М. вставка: «Когда дети ушли, мы долго оставались вдвоем. Он был очень взволнован, и я не меньше его. Думаю, у нас обоих было предчувствие, что больше мы не увидимся». Последние слова указывают на позднейший характер вставки.] Мы несколько раз обнялись с государем; он все время целовал мне руку… мое сердце разрывалось. Больше всего государя огорчает состояние армии; он не понимает армии без дисциплины. Позднее пришла императрица и пробыла у меня два часа. Я была очень утомлена. Она проявила большую нежность. Понимает, что я уезжаю ради детей, все еще надеется на контрреволюционную реакцию; увы, если она и будет, то не в их пользу! Она не отдает себе в этом отчета. Такая иллюзия ей полезна: помогает ей переносить ее теперешнее положение.

14/27 мая. Всю ночь от волнения не могла заснуть. Все приходили со мной прощаться. Сегодня утром в десять часов пришла императрица, была так нежна и ласкова, так меня благодарила, что я приехала и оказала ей поддержку. Обнимая меня, сильно плакала. Затем пришли санитары и уложили меня на носилки. Все собрались в гостиной проститься со мной: императрица, дети. Меня снесли к фургону для раненых и вставили туда, головой вперед; я почти лишилась сознания. В фургоне уже находились комендант, санитары и Анна. Через несколько минут я уже в Большом дворце. Тут меня встретил доктор Батуев, отличная сестра милосердия Любушина и моя вторая девушка Маня[1310]. Все в порядке и чисто; комнаты проветрены и протоплены; комендант обо всем позаботился. В тот же день у меня были Надежда Ивановна и дети. Сестра Любушина дежурит при мне, чередуясь с другой сестрой из моего лазарета.

15/28 мая. У меня был добрый старый батюшка. Чувствую себя у пристани и в руках Божиих. Умру ли или поправлюсь, — все будет хорошо.

16/29 мая. Оказывается, я больна не на шутку: кашель, хрипы, астма. У меня был доктор, которого Боткин мне рекомендовал, — доверия он мне не внушает: стар, ограничен, придерживается допотопного способа лечения. Пригласила Варавку консультантом, но он приехать отказался! Говорят, его дела запутанны, и медицина больше его не интересует. Написала вчера императрице несколько слов карандашом. Сегодня утром у меня был комендант с помощником и доставил мне ее милый и сердечный ответ. Какая трагедия вся ее жизнь, со всеми иллюзиями!

17/30 мая. Провожу очень тяжелые ночи, страдая от бессонницы и нервных болей. Сегодня ко мне зашли на минуту Лили Оболенская и m-lle Данзас. Многие хотят меня навестить, но мне трудно с кем бы то ни было видеться. На ночь приняла веронал и спала лучше. Пригласила доктора Фишера.

18/31 мая. Приезжала Вера Орбелиани[1311], но я не могла ее принять. Она едет в Крым. Я ей поручу передать письмо императрице Марии Федоровне, которая очень страдает, ничего не зная об участи своих детей. Кронштадтские матросы взбунтовались, арестовали офицеров, захватили суда с пушками, собирались бомбардировать Петроград и увезти в Кронштадт царскую чету!!! Туда спешно отправили какого-то оратора, — говорить речи. Это теперь их единственное оружие! Какое унижение видеть, как воплощаются нелепые теории Толстого и как позволяют немецким шпионам вроде Ленина и К° революционировать страну. Правительство перестает быть правительством, когда у него нет силы.

20 мая / 2 июня. Вчера получила большую радость, сподобившись причаститься Св. Тайн. Пришел добрый батюшка, он очень достойный, глубоко верующий человек. У нашего несчастного народа единственным культурным достоянием было религиозное чувство, благодаря чему многие становились героями и святыми. Теперь, когда религиозное чувство у него отнято, народ возвращается к первобытному состоянию и опускается до уровня скота.

21 мая / 3 июня. Сегодня Троицын день. Попросила принести мне молитвы, которые читают за вечерней, и прочла их в кровати. Комендант прислал мне чудные цветы. Все идет как нельзя хуже. Говорят, что сейчас во Франции русский не может появиться в ресторане: все посетители встают и уходят. Нас открыто называют нацией изменников. Англия не может больше дать убежища государю. Позор. Презрение нами заслужено.

22 мая / 4 июня. У меня была Вера Орбелиани; я ее просила передать одно письмо императрице Марии Федоровне, а другое ее матери [гр. Е. П. Клейнмихель, рожденная кн. Мещерская];