Зеркало и свет - Хилари Мантел

Кастильон даже опешил:

– Яков женится на ней еще до начала лета. Обещание крепко.

– Но добровольное ли оно? – спрашивает Генрих. – Сердце нельзя неволить. Милорд Кремюэль вам скажет. Он всегда ратует за браки по любви.

Епископ Тарбский говорит:

– Постарайтесь понять. Мой король смотрит на Якова как на родного сына. Он не нарушит обещания, скрепляющего старинную дружбу двух государств.

– Почему бы вам не подумать о герцогине Вандомской? – предлагает Кастильон.

Он, не дожидаясь королевского ответа, вмешивается в разговор:

– Яков ее видел, и она ему не понравилась. С какой стати она понравится нам?

– Я не хочу жениться на даме, которую не видел. Это слишком важное и личное дело. – Генрих поднимает палец и кладет точно под ключицей, там, где белая рубаха выступает над краем желтого камзола. – Быть может, она и некоторые другие дамы приедут в Кале? Тогда я переправился бы через пролив и поглядел на них сам.

– Что? – Кастильон уже не в силах сдерживаться. – По-вашему, это конская ярмарка? Мы должны провести перед вами благороднейших дам Франции, как кобыл? Может, ваше величество и прокатиться на них хочет, прежде чем сделать выбор?

Он торжественно произносит:

– Если они приедут в Кале девственницами, то девственницами и уедут. Клянусь.

– Извините, – говорит епископ.

Послы отходят переговорить между собой. Лица у обоих красные. Теперь он жалеет, что Норфолк не здесь и не видит спектакля.

Послы возвращаются.

– Нет, – говорит епископ. – Встречи не будет.

– Жаль, – отвечает он, – поскольку мы с королем так и так едем в Кале. Оттуда мы отправимся в земли императора, встречаться с Кристиной и ее советниками. Мы намерены взять с собой леди Марию. И леди Элизу, если воспитательницы сочтут, что путешествие ей не повредит.

Он ловит на себе взгляд Генриха: что, правда?

– Тогда я желаю вам счастья с герцогиней Миланской, – говорит Кастильон. – Я слышал, она очень боится того, что ее ждет, и молит императора выдать ее куда угодно, только не в Англию. Ваше величество не задумывались, что вам будет вообще трудно сыскать невесту?

– Почему? – спрашивает король.

– Потому что вы убиваете жен.

– Возьмите свои слова назад, – говорит он.

Он, как и послы, стоит. Думает: вас двое, но я убиваю великанов.

Кастильон поворачивается к Генриху, его голос дрожит:

– Вы говорите, ваша первая жена умерла от естественных причин, но многие считают, вы ее отравили. О вашем втором браке все сожалели, но никто не думал, что он закончится отсечением головы. Теперь говорят – даже Кремюэль, и особенно он, – что ваша третья жена скончалась из-за плохого ухода после родов.

– Мне не следовало так говорить, – возражает он.

– Да, не следовало, – кротко произносит Генрих. – Мои дорогие послы, вам не понять, вы не знакомы с нашим двором и с нашими обычаями. Кремюэль очень много сделал для моего брака с Джейн. Все королевство у него в долгу. Сын Кремюэля женат на сестре королевы. Она для него была как родственница. От горя и потрясения у него вырвались неподобающие слова. За королевой ухаживали как нельзя лучше.

– Мы стоим на… – начинает епископ.

– Вы будете стоять на корабле, если немедленно не принесете извинения, – говорит он.

Генрих поднимает руку:

– Не будем ссориться. Послы в чем-то правы. Меня преследуют несчастья. – Король склоняет голову, смотрит из-под бровей. – Однако в невестах у меня недостатка нет.

Он говорит:

– Заверяю вас, господа, с герцогиней Миланской почти все слажено.

– Все слажено? – Кастильон в ярости. – Кремюэль, почему вы не соберете вещи и не явитесь к императору как его верный слуга? Вы служите ему лучше, чем королю Англии.

Генрих произносит сухо:

– Меня все устраивает.

Он говорит:

– Если мой король не женится на Кристине, он возьмет жену из Португалии. А мужем леди Марии станет принц дом Луиш. Что может быть лучше двойной свадьбы?

Трудно понять, указали послам на дверь или они удаляются сами. Однако на пороге Кастильон произносит с вызовом:

– Император и мой господин намерены продлить перемирие до середины лета. Мария потеряет свой шанс. Дом Луиш женится на дочери моего господина – от которой, уверяю вас, он будет в восторге.

Послы уходят. Дверь за ними закрывается. Король говорит:

– Им не следовало меня запугивать. Я на троне почти тридцать лет – они могли бы усвоить, что угрозы на меня не действуют.

Они беседовали по-французски и продолжают на том же языке. Шаги за дверью затихают.

– Итак, Кремюэль, – говорит Генрих, – надеюсь, вы не сбежите к Карлу, а останетесь со мной.

Генрих смотрит на собственный портрет. Он, лорд Кромвель, советуется глазами с изображением своего господина.

– Что мне в императоре, будь он хоть императором всего мира? Ваше величество – единственный государь. Зерцало и свет других королей.

Генри повторяет фразу, как будто смакует ее: зерцало и свет. Говорит:

– Знаете, Сухарь, я могу время от времени вас укорять. Принижать. Даже говорить с вами грубо.

Он кланяется.

– Это все для видимости, – продолжает Генрих. – Пусть думают, будто между нами разлад. Но вы знайте, что это не так. Что бы вы ни услышали здесь или за границей, я по-прежнему всецело на вас полагаюсь. – Король улыбается. – Когда говоришь по-французски, невольно произносишь «Кремюэль». Трудно удержаться.

– И Норферк, – говорит он. – И Гийом Фицгийом.

Мертвые королевы подмигивают ему из-за своих разбитых зеркал.

Слышали когда-нибудь о святом Дерфеле? Если не слышали, стыдиться нечего. Он звался «могучим» или «доблестным», был в числе рыцарей короля Артура, построил в Уэльсе множество церквей, потом ушел в монастырь и умер в своей постели.

В одной из церквей епархии Святого Асафа стоит его статуя: крашеный деревянный великан верхом на огромном олене. Дерфель – сборная статуя, ее деревянные глаза подвижны и могут моргать. Валлийцы верят, что он способен возвращать души из ада, и в апреле на его праздник народ стекается толпами со скотом, лошадьми, женщинами и детьми, чтобы все они получили благословение. Монахи гребут деньги лопатой.

Хью Латимер предложил жечь статуи перед собором Святого Павла, или на Тайберне, или в Смитфилде. Однако с Дерфелем случай особый: легенда гласит, что, если его поджечь, сгорит лес. Ради спокойствия лучше просто его порубить, но не на глазах у местных жителей.

Он отправляет с этим поручением своего человека, Элиса Прайса. Элис знатного валлийского рода; во времена кардинала он, Кромвель, работал с отцом Элиса. Просто привезите мне Дерфеля, говорит он, олень пусть останется там.