Дороги товарищей - Виктор Николаевич Логинов

предала — так пусть решает, как поступать: жить или умереть.

Все было сделано. Город пока не интересовал его. Правда, оставалась еще Ласточка — Люба Радецкая.

Он говорил ей тогда, что придет кто-то другой и спросит: «Вы не знаете, улетели ласточки?» Это он выдумал на ходу, чтобы утешить девушку. Смысла в этих паролях, конечно же, не было. Тогда это походило на игру. Теперь события принимали серьезный оборот — Саша должен был вести Ласточку на бой и лишения.

Он не сказал никакого пароля. Он просто пожал ей, так и засветившейся от счастья, руку и просто, строго вымолвил:

— Ты хотела со мной… Собирайся, если можешь. Мы уйдем сейчас через пять минут.

Люба собиралась всего две минуты. Она давно была готова. Давно тайком расцеловала мать, давно попрощалась с семьей. Саша уважал таких людей, которые раз и навсегда, без лишних слов, выбирают свой путь. Он сам был такой же.

Люба взяла одежду, немного продуктов — сделала все так, как сказал ей Саша. И он понял, что Люба сгорит или утонет, если он прикажет. Сгорит, умрет, разобьется Люба Радецкая, Ласточка.

А Женька не выдержала даже недели ожидания'

— Ты знаешь, на что идешь? — спросил Саша.

— На что угодно.

— И голодать, и умереть в любую минуту…

— Неважно.

— И пытки в плену…

— Я знаю.

Напрасно он задавал ей эти вопросы. Ей? Почему ей? Он Жене задавал их. И Женя отвечала: «Не знаю», «Мне страшно», «Я не выдержу».

— Плохо это — на все соглашаться, — безжалостно сказал Саша. Как обидно было, что не Женька отвечала с такой самозабвенной готовностью!

Люба опустила глаза.

— Не на все — на доброе, — прошептала она.

Ах, милая, славная Ласточка! Разве ж Саша не понимает ее!

— Мы пойдем очень быстро, — смягчившись, сказал он, — до ночи нужно войти в наш лес.

Они уже выбрались из железнодорожного поселка и шли в кустах, над которыми возвышались только их головы. Слева виднелась кривая сосна на Барсучьей горе, справа был слышен рев моторов — невдалеке стартовали фашистские истребители. Они взмывали в небо один за другим, проносясь над головами Саши и Любы.

Саша шел впереди по тропе, рассказывая на ходу:

— Нас уже много на озере. Парней ты знаешь… — Он перечислил фамилии ребят. — Девушек тоже, — он назвал и девушек: — Шурочка, Соня, Людмила.

— А Женя? — вдруг спросила Ласточка.

Саша не ответил.

С оглушительным ревом, от которого леденела спина, несся на них самолет.

— А Женя? — через минуту повторила Ласточка.

— Жени нет, — отрезал Саша.

— Она уехала?..

— Замолчи! — крикнул Саша. И еще он добавил что-то, но очередной самолет, яростный, как гнев, заглушил его слова.

До леса они шли молча. Ласточка уже ни о чем не спрашивала. В лесу было грязно и скользко. Мокрые ветки хлестали по лицу. И Саша, и, тем более, Ласточка выбились из сил.

— Не дойдем, к черту! — наконец сказал Саша. — Я растер ногу. Отдохнем?

— Да…

— Здесь поблизости пустующая избушка лесника. Один раз я видел около нее немца. Но это было днем. Ночью они боятся показываться в лесу.

— Как хочешь, Саша.

Добравшись до избушки, они для предосторожности постояли возле минут пять, потом Саша вошел.

В помещении было тепло, сухо. Возле стенки были устроены нары, на которых вполне могли уместиться, не стесняя друг друга, два человека.

Саша и Ласточка поели хлеба и холодного мяса. Ласточка захватила даже соли — умница девушка!

— Ты чутко спишь? — спросил Саша.

— Очень.

— В случае чего, буди. Я прошлую ночь почти не спал. Выскакивать будем вот в это окно.

Это он сказал на всякий случай. Предосторожность в такое время была не лишней.

— Я могу не спать, — сказала Ласточка.

— Если сможешь. Я не смогу.

— Я не буду спать, — сказала Ласточка.

СОН

…Сашу толкнули в бок, он вскочил и, пошарив вокруг себя рукой — автомата не было! — выпрыгнул в окно. Зазвенели, посыпались стекла.

Саша оглянулся: бежит ли за ним Женя?

Но Женя бежала впереди него.

«Она же выскочила первой», — подумал он.

Он слышал голоса Павловского и Юкова. Они гудели над головой. Кричал что-то Фоменко. А Сергей Иванович стоял на холме и показывал на Сашу рукой.

Саша бежал легко, быстро, радостно. Он чувствовал себя невесомым, неуязвимым, бессмертным…

Но это было когда-то давно.

Потом было лето. Цвели цветы. Кружился над цветком мохнатый шмель.

Саша и Женя шли по лесу, взявшись за руки.

— Куда ты меня ведешь? — спрашивала Женя. На ней было легкое, прозрачное платье и сама она, длинноногая, стройная, казалась легкой и прозрачной.

— Узнаешь, — отвечал Саша. — Я давно хотел показать тебе одно место. Там я закончил путь на войне.

— Война, — вздохнула Женя, — как давно это было! Я была совсем маленькой! А теперь я старушка.

— Ты прекрасна! — сказал Саша.

— Да, я прекрасна, потому что я — одна такая на этом свете. И потому я прекрасна.

— Другой, на тебя похожей, нет.

— Я давно это знала.

— Красота делает женщину гордой.

— Это чудесно!

— И изменчивой…

— Это еще чудесней!

— Измена и красота — разные вещи. Я ушел с твердым убеждением, что это так.

— Но жизнь не прекратила свое течение. Жизнь подсказала новые решения.

— Измена есть измена, а красота есть красота! — сказал Саша. — И пусть эти слова напишут вот здесь.

— А что это? Что это за холмик? — спросила Женя. — Здесь растут цветы и летают пчелы. Что это?

— Это могила.

— Чья могила?

— Это могила Александра Никитина.

— Саши Никитина? Саши?

— Да, это я здесь лежу. Я убит осенью тысяча девятьсот сорок первого года.

— Как давно это было!

— Но я помню те дни так же хорошо, как будто это было вчера.

— Ты не знаешь, что было дальше.

— Знаю. Мы победили!

— В этом нет никакого сомнения.

— И покарали отступников.

— Да.

— Покарали Женю Румянцеву.

— Нет. Ее не было в позорных списках.

— Как удалось избежать ей расплаты?

— Она умерла высоко над землей, и глаза ее были подняты к небу.

— Ты напрасно защищаешь ее.

— Я защищаю себя.

— Предоставь эту возможность людям.

— Ты один из них, но ты ведь ошибся.

— Народ не ошибается.

— Народ поставил нам памятник.

— Где же он?

— В сердцах людей.

— В моем сердце — любовь и ненависть.

— Кого ты любишь? Кого ненавидишь?

— Я люблю Женю Румянцеву! Я ненавижу Женю Румянцеву.

— А я люблю, люблю, люблю Сашу Никитина.

— Ты — Женя Румянцева?

— Я — Женя Румянцева.

— Ты не ранена? Тебя не задела пуля?

— Нет, я живая, теплая. Дотронься до меня. Положи свои руки сюда.