Ангелочек - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Да, эта особа сказала нам, что он напал на нее метрах в ста отсюда. Мы ждем, чтобы вы или ваша дочь увели овчарку. Она не хочет разжимать пасть.

Напустив на себя высокомерный вид, сапожник с достоинством подошел к собаке и схватил ее за ошейник.

— Оставь это дерьмо, Спаситель! — приказал он. — Ты славный зверь. Очень славный.

Анжелина и Розетта бросились к собаке. Спаситель получил свою долю ласки и поздравлений. Жандармы подняли грузного шорника с земли. Он повернул к ним окровавленное лицо, на которое было страшно смотреть. Открыв рот, выпучив глаза, он молчал. Его вид смутил полицейских, поскольку в этом задыхающемся человеке с изуродованным овчаркой лицом трудно было узнать того самого Блеза Сегена, который полчаса назад приходил к ним, чтобы подать очередную жалобу на соседа, поскольку, как известно, у Сегенов вечно с кем-то были тяжбы.

— Других тоже я, — неожиданно заявил шорник, протягивая руки, перепачканные грязью и кровью, в сторону Анжелины. — По вине Анжелины, этой шлюхи!

Никто не ожидал подобного признания. Бригадир вынул из ножен саблю и направил ее на Сегена.

— О чем вы говорите, Сеген? — сухо спросил она.

— О Люсьене Жандрон в Тулузе и Марте Пикар в Масса. Но в этом нет моей вины, бригадир! Повторяю: виновата она, эта Анжелина Лубе, которая навела на меня порчу. Эта девка смеялась надо мной, а ведь я хотел на ней жениться. Понимаете, бригадир? Жениться!

Огюстен с трудом сдержался, чтобы не выругаться от охватившей его ярости. Жандармы недоумевающе переглянулись: в начале лета эти два убийства наделали много шуму.

— Значит, это ты! — в ужасе воскликнула Анжелина. — Господи, и ты собираешься стать отцом!

Этот крик вырвался из самого сердца Анжелины. Она расплакалась. Ей было бесконечно жаль жену шорника, связанную священными узами брака с убийцей, с этим сумасшедшим.

— Блез Сеген, вы арестованы! — торжественно заявил бригадир. — Вам придется проследовать за нами. Сейчас вы должны будете сделать полное признание.

Преступник, ничего не ответив, низко наклонил голову. Он, хромая, пошел по дороге, как бык, которого ведут на бойню и который отказался от сопротивления. В этой сцене было нечто тягостное. Позже Анжелина будет подробно вспоминать ее. Она будет рассказывать, как свет факелов подчеркивал кровоточащие раны преступника, как рычал Спаситель, не спуская своих темных глаз с Сегена. Она также расскажет, что движения всех были какими-то замедленными, тяжелыми, поскольку присутствие преступника, несомненно, создавало нездоровую обстановку. Произнося имена своих жертв, Сеген придавал им огромную важность, словно даровал несчастным девушкам своего рода вторую жизнь, продлившуюся несколько минут. Люсьене, с ее громким смехом и темной челкой. Марте, нежной и скромной, с округлыми формами. Даже те, кто никогда не видел этих девушек — Огюстен, Розетта и жандармы, — представляли их открытыми, веселыми, а потом поруганными, ужасной смертью лишенными будущего.

— Тебя ждет гильотина, Сеген! — наконец прорычал бригадир. — Но сначала тебя в Тулузе будут судить присяжные. А вы, мадемуазель Розетта, должны будете приехать и дать свидетельские показания.

— Сейчас?! — возмутилась Анжелина. — Да она в шоке! И шея до сих пор красная. Ей нужен покой. К тому же она замерзла и должна согреться.

— Я же вам рассказала, что произошло, — простонала девушка. — Я возвращалась от мадам Фор. Я поняла, что меня кто-то преследует. Потом он напал на меня. Он думал, что это мадемуазель Анжелина, из-за манто. Сегодня вечером все принимали меня за мою хозяйку. Я вам говорила, что вот уже две недели, как я служу у мадемуазель Анжелины.

— Пошли, — оборвал Розетту Огюстен. — И пусть свершится правосудие!

— Входите, входите, мои малышки, — прошептала Октавия. — Мадемуазель спит, так что не шумите. Анри доедает десерт в кухне.

Анжелина и Розетта в сопровождении Спасителя пошли за Октавией на цыпочках.

— О! Вы правильно сделали, что привели свою славную собаку, этого героя! — добавила Октавия. — Мадемуазель будет довольна.

— Но ей лучше? — с беспокойством в голосе спросила Анжелина. — Когда я вчера заходила, то очень расстроилась, узнав, что она не вставала с постели. Я никогда ее такой не видела.

— Страдает не только тело. В последнее время мадемуазель часто грустит. Но сейчас я спокойна. Ты присмотришь за ней, пока мы с Анри будем гулять. Нам с малышом просто необходимо подышать свежим воздухом. Я рада, что Розетта пойдет с нами. Теперь, когда этот негодяй больше не причинит никому зла…

— Ничего не говори в присутствии Анри, — поспешно предупредила служанку Анжелина.

— Разумеется, уж не такая я глупая! — обиделась Октавия.

Мальчик засиял от радости, увидев крестную, и протянул ей надкушенное печенье.

— Здравствуй, мой малыш. Пришла твоя крестная. Сейчас она тебя съест…

Анжелина наклонилась, делая вид, что исполнит свою угрозу. Малыш засмеялся и обнял ее за шею.

«До чего же ты красивый, мой маленький Анри! — думала Анжелина. — Такой веселый, такой нежный! Ты мой светоч, мое солнышко, мой маленький ангел!»

— Вы испортите его, мадемуазель, если будете так целовать, — заметила Розетта. — Давайте, я надену ему пальто и шапочку. Хотя светит солнце, ветер холодный.

— Конечно. Надо поторопиться, а то погода может измениться, — посоветовала молодая мать. — К вашему возвращению я приготовлю полдник.

Октавия надела шерстяной жакет и покрыла голову платком. Анри дрожал от нетерпения.

— Твои перчатки, мой котенок, и шапочка… Да, да! — приговаривала Розетта. — Мы прогуляемся по городу, а если ты устанешь, я возьму тебя на руки.

Через несколько минут в прихожей осталась одна Анжелина. Она сняла накидку и прошла в гостиную, где Жерсанда де Беснак спала, удобно устроившись на диване. Голова ее лежала на подушке, а хрупкое тело было укрыто толстым атласным пуховиком.

«Боже мой, мадемуазель кажется такой беззащитной! — удивилась Анжелина. — Надеюсь, она скоро поправится. Только бы не было ничего серьезного! Октавия говорила об обыкновенной простуде…»

Анжелина села в кресло-качалку, в которой столько раз старая дама встречала ее с книгой в руках.

В камине потрескивали дрова, от рождественской елки исходил чарующий аромат, свойственный всем хвойным породам.

«Просыпайтесь, мадемуазель, мне о многом надо вам рассказать! — думала Анжелина. — Как я вас люблю! Если бы не вы, я никогда не стала бы повитухой. Никогда!»

Анжелина мечтательно улыбнулась. Даже в самых далеких ее воспоминаниях рядом с родителями всегда присутствовала Жерсанда, держась скромно, но ничего не упуская из виду.

«После смерти мамы вы сумели меня утешить и поддержать. Боже мой! Какая странная наша жизнь! Неужели все-таки следует верить в судьбу, в божественную справедливость?»