Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» — говорилипосле Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, — точно так же, как иговорят теперь, давая чувствовать, что кто-то там глупый делает так, навыворот,а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про котороеговорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение — Тарутинское,Бородинское, Аустерлицкое — всякое совершается не так, как предполагали егораспорядители. Это есть существенное условие.

Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек небывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияетна направление сражения, и это направление никогда не может быть известновперед и никогда не совпадает с направлением какой-нибудь одной силы.

Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силыдействуют на какое-нибудь тело, то направление движения этого тела не можетсовпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление,то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.

Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мынаходим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану,то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, чтоописания эти не верны.

Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели,которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той,которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истреблениямгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или целиофицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотелприобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, чтодействительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общимжеланием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будетсовершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие егонесообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно иневозможно придумать какой-нибудь исход этого сражения, более целесообразный,чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путаницеи при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всюкампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличенаслабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидалонаполеоновское войско для начатия бегства.

Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de laMoskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается зафранцузами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом,оружием, снарядами и несметными богатствами, — в руках Наполеона. Русскоевойско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни однойпопытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобыдвойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того,чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движениена Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск илив Вильну, или остаться в Москве, — для того, одним словом, чтобы удержать тоблестящее положение, в котором находилось в то время французское войско,казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделатьсамое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимниеодежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собратьнаходившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков)провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший властьуправлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.

Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребилсвою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельностивыбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделатьНаполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идтиназад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, — ну что быни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставатьсядо октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь,оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, неначать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытавслучайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, апойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, — глупее этого,пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показалипоследствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, чтоцель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряддействий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того,что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскуюармию, как то, что сделал Наполеон.

Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеонпогубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был оченьглуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел своивойска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен игениален.

В том и другом случае личная деятельность его, не имевшаябольше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с темизаконами, по которым совершалось явление.

Совершенно ложно (только потому, что последствия неоправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеонаослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13-м году,употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя исвоей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем вЕгипте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какойстепени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок вековсмотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам толькофранцузами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии,так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских инемецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений икрепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как кединственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нампризнавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины.Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы неуступим этого права.