Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Французский капрал, по-домашнему расстегнутый, в колпаке, скоротенькой трубкой в зубах, вышел из-за угла балагана и, дружески подмигнув,подошел к Пьеру.

— Quel soleil, hein, monsieur Kiril? (так звали Пьера всефранцузы). On dirait le printemps. [Каково солнце, а, господин Кирил? Точновесна. ] — И капрал прислонился к двери и предложил Пьеру трубку, несмотря нато, что всегда он ее предлагал и всегда Пьер отказывался.

— Si l`on marchait par un temps comme celui-la… [В такую быпогоду в поход идти…] — начал он.

Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капралрассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и опленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был присмерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом.Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной ипостоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, чтотолько может случиться, все предвидено начальством.

— Et puis, monsieur Kiril, vous n`avez qu`a dire un mot aucapitaine, vous savez. Oh, c`est un… qui n`oublie jamais rien. Dites aucapitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господинКирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего незабывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вассделает…]

Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовалс Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.

— Vois-tu, St. Thomas, qu`il me disait l`autre jour: Kirilc`est un homme qui a de l`instruction, qui parle francais; c`est un seigneurrusse, qui a eu des malheurs, mais c`est un homme. Et il s`y entend le… S`ildemande quelque chose, qu`il me dise, il n`y a pas de refus. Quand on a faitses etudes, voyez vous, on aime l`instruction et les gens comme il faut. C`estpour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l`affaire de l`autre jour si cen`etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мнеговорил однажды: Кирил — это человек образованный, говорит по-французски; эторусский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк…Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой-чему, то любишь просвещение илюдей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если быне вы, то худо бы кончилось. ]

И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело,случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными ифранцузами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколькочеловек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать,что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капралсказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванныйфранцузский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знакпоклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдатPlatoche, которому он отдал шить рубаху.

С неделю тому назад французы получили сапожный товар иполотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.

— Готово, готово, соколик! — сказал Каратаев, выходя саккуратно сложенной рубахой.

Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в однихпортках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делаютмастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее имиловиднее.

— Уговорец — делу родной братец. Как сказал к пятнице, так исделал, — говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.

Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолевсомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не былорубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковыйс цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него,не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал нислова.

— Вишь, в самый раз, — приговаривал Платон, обдергиваярубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себерубашку и рассматривал шов.

— Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струментанастоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, — говорил Платон, круглоулыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.

— C`est bien, c`est bien, merci, mais vous devez avoir de latoile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] —сказал француз.

— Она еще ладнее будет, как ты на тело-то наденешь, —говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. — Вот и хорошо иприятно будет.

— Merci, merci, mon vieux, le reste?.. — повторил француз,улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, — mais le reste… [Спасибо,спасибо, любезный, а остаток-то где?.. Остаток-то давай. ]

Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорилфранцуз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги ипродолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросилПьера перевести то, что он говорил.

— На что же ему остатки-то? — сказал Каратаев. — Намподверточки-то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. — И Каратаев с вдругизменившимся, грустным лицом достал из-за пазухи сверточек обрезков и, не глядяна него, подал французу. — Эхма! — проговорил Каратаев и пошел назад. Французпоглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будтовзгляд Пьера что-то сказал ему.

— Platoche, dites donc, Platoche, — вдруг покраснев, крикнулфранцуз пискливым голосом. — Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] — сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.

— Вот поди ты, — сказал Каратаев, покачивая головой. —Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То-то старички говаривали: потная рукаторовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. — Каратаев, задумчивоулыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. — А подверточки,дружок, важнеющие выдут, — сказал он и вернулся в балаган.

Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену.Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана вофицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.