Проблема с миром - Джо Аберкромби

– Дави! – ревел капитан Лонгридж. – Навались! Дави мерзавцев!

Кровь и ад, ну и шум! Кто-то рычал, кто-то плевался, кто-то изрыгал ругательства; скрежет и треск корежащегося металла и дерева; то здесь, то там – внезапный вопль, или всхлип, или беспомощное бульканье.

– Не-е-т! – заорал кто-то. – Нет! Нет! Нет! Нет! – С каждым разом все тоньше и пронзительнее, пока это не превратилось в сумасшедший визг.

Кровь и ад, ну и тяжелая же это была работа! Тяжелее, чем все, что он делал в жизни, а в награду – только мертвецы. Скворец тоже зарычал и навалился на пику, напряг все мускулы, чувствуя, как лоб покрывается потом.

– Сильнее! – ревел Лонгридж. – Еще, черт вас дери!

Скворец увидел приближающееся лезвие. Человек впереди убрал голову и скосил глаза, глядя, как оно скользит мимо его лица. Скворец попытался оттиснуться в сторону, но давка была слишком плотной. Они были упакованы, как свечи в коробке. Если бы он оторвал ноги от земли, то повис бы, удерживаемый давлением окружающих людей. Лезвие все приближалось, или, может быть, его самого несло на него, и вот острие коснулось его нагрудника и заскребло по нему. Металл завизжал, и на нем появилась длинная, рваная царапина, прямиком через рельефную чеканку со скрещенными молотками Инглии.

– Давай! Давай!

Скворец натужился, забился, отчаянно навалился на собственную пику, но он даже не мог разглядеть, кому принадлежала эта. Тут и головой-то было почти не двинуть, не то что чем-нибудь другим. Так тесно они стояли.

– Черт! – взвизгнул он. – Дерьмо! Черт!

Он заизвивался и забрыкался еще более отчаянно, и сверкающее острие клинка заскребло боком, скользя вдоль нагрудника, потом уткнулось в выступающий металлический край рядом с его подмышкой. Скворец смотрел на него сверху большими глазами, едва осмеливаясь дышать, умоляя его как-нибудь остаться там. Он уже бросил свою пику, в отчаянии стараясь как-то развернуться, но не смог даже высвободить правую руку. Все, что ему удалось, – это слабо, бессмысленно ухватиться за древко большим и указательным пальцами левой.

– Давай!

Потом человек рядом с ним со стоном подвинулся, и острие, чиркнув, высвободилось. Оно скользнуло под наплечник и медленно, постепенно начало протыкать толстую мягкую куртку, надетую внизу.

– Навались! – вопил Лонгридж, и задние ряды навалились, и давили, и жали, и наконец насадили его на лезвие.

Ощутив укол, Скворец крякнул, стиснув зубы. Сперва это было холодное жжение, потом начала разгораться боль, она становилась все острее, и его кряхтение перешло в вой, все более и более пронзительный, пока он не стал отчаянным, захлебывающимся визгом от невероятной, невыносимой боли, прорезавшей его грудную клетку.

* * *

Лейк продолжал пихать. Он не знал, куда пихает, просто пихал. Как тут вообще можно знать хоть что-нибудь?

«Будь мужчиной», – напутствовал его отец, провожая в дорогу.

Черт, пика застряла. Непонятно в чем – то ли попала в кого-то из инглийцев, то ли засела в грязи, то ли зацепилась за стену. Скрипя зубами, Лейк крутил ее и выворачивал как мог, но пика не высвобождалась.

– Давай! – вопил кто-то, Лейк даже не мог понять, с чьей стороны. – Давай!

«Будь мужчиной», – сказал отец, положив Лейку на плечо большую мозолистую руку, и его нижняя губа оттопырилась, словно он сказал что-то очень важное.

Мужчины были мужчинами повсюду вокруг него: сбившись в плотную толпу, воняя потом и кровью, дымом и страхом, сцепившись бронированными плечами. Шум стоял ужасающий, словно град барабанил по металлу; скрежет, и визг, и лязг, и несмолкающие вопли, и выкрикиваемые сзади команды, которых никто не мог разобрать. Лейк снова навалился на пику, он пихал и пихал, но теперь она отпихивала его обратно. Насколько он смог понять, позади первых рядов неприятель скучился теснее. Сколько же их там!

Облака закрыли солнце, и теперь их доспехи лишь тускло отблескивали, а не сверкали. И хорошо – это сверкание было совсем не к месту.

– Отвали!

Стоящий справа налег на него плечом. Лейк начал отпихиваться локтем, пихнул со всей мочи – бесполезно. Лейк повернулся к нему, насколько это было возможно. Человек был мертв. Или, по крайней мере, так близок к смерти, что разницы уже не было: его голова свесилась набок, перекосившийся шлем закрывал пол-лица, глаза закатились, язык вывалился. По его шее текла обильная струя темно-красной крови.

Будь мужчиной.

Потом все вокруг дернулось – Лейк так и не понял почему. Половина лица взорвалась кошмарной болью. Это было так ужасно и так неожиданно, что его вырвало. Он сплюнул желчь. Что-то попало в глаз. Он кашлял, стеная и брызгая слюной. С него свалился шлем. Он лежал на земле! Как это произошло?

Боль в лице. Топчущие его сапоги.

Он пополз сквозь лес шаркающих, упирающихся ног. Свет мелькал, звуки доносились глухо. Стащив зубами перчатку, он ощупал дрожащими пальцами лицо. Липко. Он что, ранен? Крики, рычание, вопли. Он схватился за чью-то ногу. Тут, внизу, мертвецы. Как больно! Он ранен? Сильно? Он ничего не видел. Попытался открыть глаз, но все равно ничего не видел.

– Помогите! – всхлипнул он.

Его никто не слышал.

Будь мужчиной.

Он вцепился пальцами в грязь, пытаясь подняться. Через сапоги, через чужие ноги. Что-то ударилось ему в ребра, повалило на землю, и тотчас же чей-то сапог наступил ему на лицо, и он принялся пихать его, колотить по нему. Потом пополз дальше среди ног, грязи и трупов.

Будь мужчиной. Что это вообще значит?

– Помогите! – проскулил он, зажимая ладонями окровавленное лицо, и почувствовал, как кто-то ухватил его за запястья и потащил вверх.

* * *

У нее едва хватило сил, чтобы вытащить его. Взрослые люди весят много, а тем более в доспехах. Сжав зубы, Арисс вцепилась в его запястья и потащила со всей мочи. Не время для нежностей. Нога соскользнула, и она полетела в грязь, наполовину завалив себя его телом. Не важно, все равно она уже грязная как шахтер, весь передник забрызган грязью и заляпан кровью.

– Ну-ка, поднимаемся, – буркнул Скалла, стаскивая с нее раненого и переваливая его на носилки.

Она чуть не возмутилась, когда впервые увидела, как грубо он с ними обращается. Словно таскает мешки с углем. Но вскоре стало ясно, что деликатность никому не приносит ничего хорошего. Спотыкаясь, она пробралась к ногам носилок и ухватилась за ручки. Скалла расстегнул пряжку шлема под подбородком раненого и отшвырнул шлем в сторону. Повернулся, взялся за ручки со своей стороны, оглянулся через плечо, чтобы посмотреть на нее.

– Один, два…

С хриплым стоном Арисс подняла ноги носилок, и они тронулись. Стуча костями, скрипя зубами, с горящими от усилий плечами они бодро порысили к городским предместьям. Здесь царил хаос: сновали посыльные, другие санитары спотыкались под своей ношей, мальчишки шмыгали с охапками арбалетных болтов.