Проблема с миром - Джо Аберкромби

Он что, плачет? Глаза были мокрыми. Все выглядело размытым. Кровь и ад, неужели он трус?

Вдруг он понял, что обмочился: почувствовал теплоту, распространяющуюся вниз по штанам. Гребаный мочевой пузырь! Ему можно доверять не больше, чем гребаным ногам!

Он знал, что его отец и дядья, так же как и его дед – а все они были солдатами, – смотрели бы на него сейчас с глубочайшим отвращением. На труса.

Ализ, его нареченная, чьи глаза так обворожительно блестели, когда она увидела его в мундире: что бы она подумала, увидев его испачканную дерьмом руку и темное пятно, расползающееся по штанинам?

Но, по правде говоря, ему было наплевать. Главное, чтобы не пришлось драться.

Один из людей стоял, стиснув зубы, прижав руку к окровавленному боку, а в другой сжимая копье. Вот это – храбрость.

Другой изрыгал ругательства во всю мочь своих легких. «Суки! Гады! Ну, иди сюда, мерзавцы!» Это – храбрость.

Еще один лежал, содрогаясь, глядя большими глазами, белый как простыня, не считая красной струйки, вытекающей из уголка рта, все еще держа слабеющей рукой знамя их роты. Это – храбрость.

Стиллмену было наплевать.

Он слышал, как другие офицеры выкрикивают ободряющие реплики: «Держись! Не дрейфь! Держи строй! Ни шагу назад! За Союз! За короля!»

Для него это были фразы на иностранном языке. Как можно держать строй, когда вверх по холму на тебя катится волна кровожадных убийц? Как можно держать строй, слыша ужасный вой северян, вопли умирающих товарищей, и непрерывный лязг металла, и гром далеких пушек, отдающийся в ушах звенящим эхом?

Только безумцы могут держать строй в таких условиях. Те, что были изначально безумны, или обезумевшие в процессе.

Сверху посыпались стрелы – тихо, почти что нежно. Одна воткнулась в землю рядом с ним. Другая отскочила от чьего-то плеча и улетела, вращаясь.

– Помогите! – скулил кто-то. Кровь и ад, это что, он?.. Нет. Нет, не он. У него рот был закрыт.

Он слышал, как они надвигаются. Улюлюкающий вой, который служил им боевым кличем, и звон стали. Дождь пошел сильнее, забарабанил по металлу. Стиллмен стоял на трясущихся ногах, его нижняя губа прыгала, словно он собирался отдать какой-то приказ, словно собирался выкрикнуть что-то ободряющее.

– Держись!.. – просипел он.

Он увидел, как люди впереди пятятся назад, оскальзываясь на мокрой, покрытой грязью траве, как качаются их копья. Он услышал рычащие выкрики на северном наречии – голоса почти не напоминали человеческие. Они идут! Они идут.

Он увидел взблеск стали и кровь, черным фонтаном взметнувшуюся вверх. Один из союзных солдат упал, широко раскинув руки. В цепочке образовалась брешь, и из нее посыпались северяне.

Северяне, с их блестящими кольчугами и блестящими клинками, и яркой краской на их щитах, и сверкающими глазами, полными боевого безумия, полными жажды крови. Люди, задавшиеся целью его убить. Люди, созданные для убийства. Звери. Дикари.

Это не игра. Не история в книжке. Они действительно собираются его убить! Вспороть ему живот и размотать его кишки по склону. Выбить ему мозги, как они выбили мозги капралу Бланду – между прочим, очень приятному человеку, сестра которого в Хольстгорме только что родила дочку.

Стиллмен не принимал никакого решения. Это все были его чертовы ноги. Он повернулся, чтобы снова бежать, зацепился ногой за оброненное кем-то копье и растянулся во весь рост. Только ощутив вспышку мучительной боли, он понял, что упал на собственный меч и острие прошло ему прямо сквозь щеку.

Он всхлипнул, дрожа и пытаясь подняться. В этот момент что-то врезалось ему в спину, и земля вновь ударила его в лицо, и все вокруг похолодело. Его рот был полон крови и травы; он кашлял, булькал и сипел, корчась и хватаясь, хватаясь руками…

* * *

Взревев, Нижний еще раз рубанул человека в красном мундире, оставив глубокую вмятину в задней части его шлема и отбросив безвольное тело в сторону. Он что-то орал – сам не знал что. Это даже не были слова. «Сдохни, сука, сдохни, гребаный мерзавец!» – и так с каждым выдохом, сплошной поток проклятий.

Он рубанул чей-то щит, оставив длинную прорезь в нарисованном на нем солнце, рубанул еще раз и опрокинул на спину державшего его бойца, рубанул его по ноге, и ступня повисла, болтаясь на обрывке хряща.

Что-то врезалось ему в плечо, швырнув вбок; он проехался по мокрой траве, упал, перекатился, встал, уже собрался рубануть кого-то по башке, но вдруг понял, что это северянин; повернулся в другую сторону, вопя, нападая, влетел в кого-то всем телом и сшиб его с ног. Тот что-то завизжал, но Нижний всадил ему в горло край своего щита, и еще раз, и еще.

По его кольчужному оплечью скрежетнул чей-то меч. Нижний развернулся, рубанул замахнувшегося человека секирой по бедру, тот скрючился, и Нижний высоко поднял свой щит и врезал ободом по затылку его шлема, потом отступил и рубанул секирой по тому же месту, так что в металле появилась глубокая вмятина.

На поле боя царил беспорядок. Никаких линий обороны давно не осталось, они распались на отдельные клубки, бурлящие убийством. Он припечатал ногой ползущего человека: разлетающиеся брызги крови, ошметки грязи, обломки металла. Ударил ногой еще раз. Вокруг люди убивали друг друга. Союзный офицер, оскалясь, сидел на груди у какого-то северянина и ковырялся мечом в его размозженной голове, словно копал яму лопатой. Взревев, Нижний подступил к нему и разрубил ему спину по всей длине, подняв фонтан крови. Его щит зацепился за плащ мертвого северянина, Нижний попытался вырвать его, но не смог. Тогда он вытащил руку из постромок и бросил его валяться.

Кто-то напал на него с копьем, и Нижний отступил вбок, ухватил древко пониже наконечника и потащил на себя одной рукой. Его мотнуло и потащило, когда державший копье попытался рвануть его на себя. В этот момент он взмахнул секирой и попал противнику по плечу, раскроив его надвое. У того вырвалось странное уханье, его рот изумленно округлился – и внезапно Нижний обнаружил, что, спотыкаясь, бежит вперед, держа в руках копье. Едва сам на него не наткнулся. Рубанул еще кого-то, и его окатило кровью – полные глаза, полный рот крови; отшвырнул копье, пытаясь вытереть лицо.

Кто-то на полном ходу врезался в него, и они покатились по земле. Он выронил секиру. Точнее, она повисла на петле на его запястье, ударяясь о его бок. Нижний оказался сверху и принялся бить кулаками, коленями, рыча на человека, который рычал на него, дергаясь и вырываясь. Нижний впечатал кулак ему в лицо, и еще раз, разбивая нос в красную мякоть, потом сумел ухватить древко секиры и принялся рубить. Один удар – вмятина в нагруднике, второй – огромная рана на лице. Рубил, рубил, рубил, фыркая и отплевываясь, дыхание рвало грудь, мышцы горели, кровь пульсировала в черепе с такой силой, что казалось, глаза вот-вот вылезут из орбит.

– Сдохни! Сдохни! Сдо-о…

Он тупо заморгал, обнаружив, что в руке ничего нет. Должно быть, петля порвалась, и секира улетела в неизвестном направлении. Онемелыми пальцами Нижний вытащил из-за пояса кинжал – и тут же выронил, когда на него налетел еще кто-то, ухватил, стиснул, и они принялись бороться, шатаясь, скользя на мокрой траве, спотыкаясь о трупы, о валяющееся оружие, о валяющиеся щиты, о валяющиеся куски человеческих тел.