Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

использовать. Пересказывать развитие мыслей Дильтея я не буду, потому что эта вроде бы психологическая работа оказалась чрезвычайно философской. Поэтому я воспользуюсь помощью профессионального философа. Прекрасный русский психолог и философ-феноменолог Густав Густавович Шпет в недавно опубликованной незавершенной работе «История как проблема логики» однажды уже проделал подобное исследование.

Это большая работа, и Шпет очень подробен в исследовании логических противоречий Дильтея. Но эти противоречия выявляются как раз после того, как Дильтей заявляет о самостоятельном методе описательной психологии, как науки основной для остальных наук. Думается мне, именно так поступил бы и Гуссерль. Вначале Шпет даже с некоторым восхищением рассказывает о задачах, которые ставил перед собой Дильтей. Его рассуждение развивается примерно так:

«Дильтей протестует против такого определения науки, которое обобщает признаки естественных наук до значения и обязательности их для всякой науки, считает это догматическим перенесением абстрактных схем и настаивает на самостоятельном месте задач и изучения наук о духе. Он протестует против слепого перенесения методов естествознания на науки о духе, как оно нашло свою наиболее выпуклую форму в логике Милля, – такое ”приспособление” методов наук о духе он считает неплодотворным. ”Вся история наук о духе есть опровержение идеи такого ”приспособления”. Эти науки имеют совершенно иное основание и структуру, чем природа”.

Что же нужно взять за основание наук о духе истории? <…> Им не достает ”здорового отношения к теории познания и психологии”. Но теория познания, как и психология, ведущие свое начало от Локка, Юма и Канта, не удовлетворяют Дильтея <…>: ”в жилах познающего субъекта, конструируемого Локком, Юмом и Кантом, струилась не действительная кровь, а разбавленный сок разума, как простой мыслительной деятельности”. Психология, которую ищет Дильтей, должна исходить из реального жизненного процесса в его целостности. По существу, следовательно, это та самая обыденная, житейская психология, о которой всегда говорится как о жизненной психологии, необходимой для историка, политика, юриста и т. д. – психология, суждение о необходимости которой стало просто общим местом, теряющим свое значение, как только речь заходит о науке, теории, логике с их строгими методами, исключающими приложение неопределенного ”житейского” опыта. <…> Идея научной обработки этой обыденной психологии была высказана именно Миллем в его понятии ”этологии”.

Дильтей в этом отношении только проводит идею Милля дальше и дает ей соответственное научное выражение, – существенно во всяком случае одно – Дильтей отказывается от мысли обосновывать науки о духе на абстрактной психологии, или, как он ее называет, ”объясняющей психологии”.

И нужно признать, что это вполне последовательно <…>, так как по своим задачам абстрактная психология относится всецело к наукам о природе, – основать на такой психологии самостоятельную группу наук о духе, представляется задачей очевидно неразрешимой» (Шпет, 1995, с.9–10).

Вот ради этой мысли Шпета я и привел весь этот кусок его сочинения. Шпет не случайный человек по отношению к мыслям Дильтея. Он не просто философ ради философии. Шпет сам всю свою творческую жизнь был занят поиском чего-то схожего с идеей обоснования наук о духе. Тем очевиднее становится неудача Дильтея в обосновании самостоятельного метода наук о духе.

Сделав начальное исследование, Шпет заявляет:

«Отрицательно-критический исходный пункт Дильтея, таким образом, недвусмыслен, вопрос в том, что предлагает он сам для устранения обнаруженного им недостатка и как он устанавливает ”здоровое отношение к теории познания и психологии”, истории и вообще наукам о духе? Ответ на этот вопрос, очевидно, должен быть расчленен:1) теория познания и 2) психология» (Там же, с.13).

Я не буду сейчас вдаваться в критику Шпетом Дильтеевской теории познания. Она разрушительна. Но благодаря ей в работы Дильтея, отличавшиеся непоследовательностью и невнятностью мысли, вносится ясность. Мне гораздо важнее показать то, что имеет прямое отношение к психологии. Скажу только, что основой гносеологии, то есть теории познания Дильтея, являются «жизнь и понимание», что для нас очень важно. Вот как делается этот переход:

«Первый вопрос, <…> показать, что знание, получаемое в основной науке, будет именно объективным знанием, т. е. описания основной науки дадут вещь, предмет, как она объективно существует» (Там же, с.25).

Здесь необходимо примечание. Дильтей принял «Логические исследования» Гуссерля чуть ли не как продолжение своего собственного труда и несколько лет вел по ним курс в университете. Одно из важнейших для Гуссерля понятий было именно такое отношение к вещи, как передает его здесь Шпет, который как феноменолог естественно хорошо чувствовал подобные понятия.

«На этот основной вопрос ответ Дильтея не оставляет желать лучшего в смысле ясности и убедительности. Мы можем взять за исходный пункт описание, за отправную точку описательного анализа любое словесное положение, выражающее что бы то ни было о вещи, о которой мы спрашиваем. Дильтей исходным пунктом берет жизнь, переживание, в котором нечто ”дано”, ”мы имеем”, и, следовательно, образно показывает, что из него мы можем получить действительно объективное знание. ”Предметное построение, – говорит он, – образует систему отношений, в которой содержатся восприятия и переживания, вспоминаемые представления, суждения, понятия, заключения и их связи. Всем этим функциям обще в системе предметного построения, что в них даны налицо только отношения фактического. Так, в силлогизме налицо только содержания и их отношения, и никакое сознание мыслительных операций не сопровождает его”.Из одного этого определения ясно, что основная наука есть наука объективная, вслед за ним остается только перейти к раскрытию содержания ее, но это именно то, что Дильтей не смог провести последовательно: он сперва останавливается на приемах, с помощью которых мы от простого констатирования вещи восходим к ее описанию, дискурсивной обработке и, наконец, методологической, т. е.переходит к логике, а затем после общих методологических замечаний действительно выполняет описательный анализ предмета, но не в духе основной науки, а в духе новой, им же обоснованной, описательной психологии. <…> Все ”основания” превратились в психологические основания» (Там же, с.25–26).

И опять мы имеем пример феноменологического подхода. Психологизм был дико ненавистен Гуссерлю, и он просто отказывался даже глядеть в ту сторону, где предполагалось обсудить, что любые явления, исследуемые наукой познания, есть все-таки изначально явления психологические. Соответственно, подобный ход не устраивает и Шпета. Смысл этого отказа в общем-то вполне понятен: если философия заявляется как самостоятельная наука, она должна быть целостна и самодостаточна сама в себе. А поскольку философия есть наука об основаниях, она не может обращаться за ними к другой науке. Но это понятно в отношении философии, а мы рассматриваем психологию Дильтея.

Далее Шпет как раз и разворачивает ту разрушительную критику Дильтея, о которой я уже говорил. Но вот она-то нам как раз и не важна, потому что он критикует Дильтея, как философ философа. Критикует великолепно