Иесинанепси / Кретинодолье - Режис Мессак

фраза: «Ко мне, овернцы! Здесь неприятель!» Итак, Шефдундасом был не кто иной, как защитник Оверни, шевалье д’Ассас[43]. После такой подсказки мне не стоило никакого труда в Тинрене распознать Тюренна[44] — маршала Тюренна, спящего накануне баталии на пушечном лафете и являющего тем самым пример наивысшей доблести.

Шефдундас и Тинрен долго царили в умах сообщества. Затем по степени влиятельности их сменили многоугольники. История и геометрия ведут сражение, которое есть всего лишь отражение борьбы между двумя вожаками. Ибо шпаненок Ленрубен — отрицать этого уже нельзя — претендует на роль предводителя. Физически он намного слабее Манибала, но хитер и лукав, как лис. Он избегает столкновения, делает вид, что уступает, умиротворяет соперника, не желая получить трепку перед соплеменниками. Но все время выискивает, выслеживает, и из-под рыжих прядей его бледные глазки то и дело посверкивают.

И он дождался. Престижу Манибала был нанесен смертельный удар благодаря изобретению Ленрубена. Это изобретение является решающим этапом в истории нового человечества и показывает, что это человечество будет не лучше предыдущего.

Я об этом догадывался.

Но мне наплевать.

Три дня назад после одного спора Ленрубен вспылил и принял бой. И был с легкостью сражен. Соперник — на три года старше, а для их возраста это много.

Ленрубен поднялся с земли: лицо в синяках, нос в крови, блестящие глаза из-под рыжей копны. Но ничего не сказал. Эти человечки — настоящие волчата. Они отучились плакать, поскольку нет никого, кто бы утешил их плач.

Манибал тупо торжествовал. Он вообразил, что укротил своего противника навсегда. Вот болван! А Ленрубен размышлял. Время от времени при красноватых отблесках огня в пещере — в этом году зима долгая (или, возможно, лишь кажется мне более долгой, поскольку я старею?) — рыжий шельмец тайком поглядывал на кулаки своего врага. У Манибала действительно те еще ручищи, непропорционально большие по его возрасту и росту, настоящие черпаки. У Ленрубена же, напротив, маленькие ручки. Эта особенность, которой он мог бы гордиться в прошлой жизни, повергает его в отчаяние. Он прячет свои ладони, мелкость которых — еще хуже, чем слабость: это ненормальность, увечье. Так вот, он размышлял. Да, действительно, он размышляет, этот парень. Думаю, в племени он такой один. Но, увы, не лучше других. Его пример показывает, чего стоят мышление, разум, которыми мы так гордились: три четверти времени они приводят лишь к тому, что усугубляют наше природное безумие.

Думающий человек — безумен. Но безумцы часто опасны. Манибал в этом скоро убедится. Здесь повсюду разбросаны камни, куски известняка, а еще осколки кварца. Ленрубен часто перебирает их, его интересует все. Иногда он режется об их грани и сколы. Все дети, впрочем, покрыты кровоточащими ранами или шрамами.

Не знаю, что произошло в голове у Ленрубена. Но через сутки после своего поражения, опять вечером, на закате дня, он появился у входа в пещеру, болтая руками и немного переминаясь. Манибал священнодействовал у огня, бубня сонным голосом гимн Иесинанепси. Остальные в полудреме кивали.

Ленрубен медленно прошел внутрь. Его поразительно светлое тело окрасилось пламенем. С диким криком он метнулся вперед, и его кулак опустился на голову Манибала: тот, по-медвежьи рыкнув, тюкнулся носом в раскаленные угли. Остальные попятились. Гомон, толчея; головешки разлетелись в разные стороны. Временное затмение. Когда у сакрального огня вновь стало почти светло (Илен собрала горящие угли в кучку), стало видно, как два врага катаются по земле.

Но на этот раз Ленрубен одержал верх. Как заведенный, с пронзительным криком при каждом ударе, он заносил и опускал левую руку и бил по окровавленному лицу Манибала. Тот уже едва защищался. Все застыли в изумлении. Я тоже. Но, всмотревшись, я понял. В руке у Ленрубена был прекрасно подобранный кусок кварца, острие которого разрывало кожу и кромсало челюсти противника. Манибал оказался почти в нокауте, ибо его соперник только что заново изобрел кастет. Царек повалился наземь, уткнувшись окровавленным лицом в пепел и пыль.

Ленрубен приосанился и выдал протяжный злорадный крик. Победный крик, отразившийся под сводами грота.

Он и впрямь мог гордиться, этот оголец с копной волос наподобие факела. Да, достопамятный подвиг. А обломок кварца, грубое примитивное орудие — я это понимал — положит начало долгой серии вооружения: дубинам, топорам, бумерангам… а потом лукам и стрелам, позже — катапультам и, наконец, пушкам, танкам, бомбам.

Ленрубен только что заново изобрел войну. Много времени ему на это не потребовалось. Золотой век оказался коротким.

Какой гений этот Ленрубен! Отныне влияние Манибала начало ослабевать. Наука восторжествовала над грубой силой.

Ха-ха-ха!

Но восторжествовала не только наука. Я ошибся, по крайней мере отчасти. Появилась другая сила, которой предстояло ускорить и завершить поражение Манибала. Они заново изобрели науку и войну, а теперь заново изобрели любовь.

Определенно, новая цивилизация продвигается гигантскими шагами.

Любовь? Ну да. Так быстро? Неужели я настолько утратил ощущение быстротечности времени? Очевидно, да. Правда и то, что здесь, вдали от былых ограничений, половая зрелость проявляется, едва наступает зрелость физиологическая. Если прикинуть, сейчас Манибалу должно быть лет пятнадцать-шестнадцать, Илен — лет четырнадцать. Чего уж тут…

Чего уж тут, проще некуда: вчера вечером Манибал захотел изнасиловать Илен. Это произошло с наступлением ночи. Все всегда происходит именно в это время. Они — существа ночные. Или, точнее, днем заняты непосредственными заботами, погружены в то, что воспринимают своими чувствами. У них очень интенсивная чувственная жизнь. То, что они видят, осязают, слышат (не могу сказать «чуют»: обоняние у них почти пропало, но осязание невероятно развилось), все это поглощает их намного больше, чем меня. И только в ночной темноте и тишине они могут сконцентрироваться на том, что заменяет им мышление.

В тот конкретный момент мышление Манибала заменил половой инстинкт. Вот уже несколько дней, как стало теплее. Бриз с шелковой дрожью овевал возвышенности, усыпанные пахучими травами до самой спины стегозавра. По вечерам вокруг ритуального огня Манибал терся боком о бок Илен. И, похоже, получал от этого все большее удовольствие. Своими ручищами орангутанга он ощупывал себя и ее. Она позволяла. Впрочем, все они — любители щупать, кроме Ленрубена, который больше смотрит, чем трогает. Эти сеансы тисканья продолжались несколько вечеров без каких-либо последствий. И вот внезапно с каким-то диким рыком тиран опрокинул Илен на землю. Сильно укусил ее за щеку, потекла кровь. При тусклом свете их восемь конечностей дергались как лапы фантастического паука.

Остальное население проявляло безразличие и даже не пошевелилось. Для них то было всего лишь игрой, они часто так делают. По двадцать раз в